Электронные публикации. Описание и анализ "сказания о мамаевом побоище" Сказание о мамаевом побоище год создания

“Сказание о Мамаевом побоище”, литературное произведение XV в. об исторических событиях Куликовской битвы. В “Сказании” повествуется о небесных видениях, предвещавших победу русского народа. Приводится множество интересных подробностей этого героического времени: о посольстве Захария Тютчева к Мамаю, путях следования русских войск из Москвы в Коломну, смотре войск на Девичьем поле, посещении Димитрием Донским Свято-Троицкого монастыря и благословении на битву, данном ему св. Сергием, послании св. Сергия кн. Димитрию на поле Куликово, ночной разведке (“испытание примет”) Димитрия Донского и Боб-рока-Волынца, начале битвы - поединке инока-богатыря Пересвета с татарским бойцом, обмене одеждой и конем кн. Димитрия с боярином Бренком и героической гибели последнего под черным княжеским знаменем, поиски св. Димитрия Донского на поле битвы после ее завершения: нашли князя под иссеченной березой “уязвлена вельми”.

Комментарий к тексту документа

В 1980 году исполнилось 600 лет с того времени, когда русское войско под предводительством московского князя Дмитрия Ивановича в 1380 году разбило монголо-татарские полчища хана Мамая на берегу Дона. За выдающийся талант полководца князя Дмитрия Ивановича стали называть Дмитрием Донским, а победа на Куликовом поле стала поворотным этапом в освободительной борьбе русского народа с врагами.

Вторжение монголо-татарских завоевателей на русскую землю началось в XIII веке после завоевания ими Средней Азии и подходов на Кавказ. В 1223 году на реке Калке, впадающей в Азовское море, произошла битва, в которой войска русских князей потерпели поражение. Летописи пишут об этом сражении: "И бысть сеча зла, и бысть победа на князей русских яко же небывало от начала русской земли". Монголо-татары прошли по Руси до Новгорода Северского и разорили его, "и бысть вопль и плачь и печаль по городам и селам".

Если ранние набеги монголо-татар носили разведывательный характер и преследовали главным образом грабительские цели, то последующие принесли полное порабощение и окончательное завоевание Восточной Европы. В 1237-1241 годах монголо-татары снова вторглись на русскую землю. Эти походы возглавлял хан Батый. Пройдя земли Рязанского княжества, они огнем и мечом уничтожили все вокруг, "люди секуще аки траву".

Многие города - Рязань, Коломна, Владимир, Москва, Киев, Переславль, Юрьев, Дмитров, Тверь - пали под натиском врагов. Каждый русский город упорно сопротивлялся, только после многодневной осады и гибели всех от мала до велика монголо-татары могли продвигаться дальше. Численное превосходство, строжайшая дисциплина и мощная осадная техника войска Батыя позволяли сломить мужественную борьбу защитников русских городов, действовавших изолированно из-за княжеских неурядиц и распрей. Война с русскими княжествами ослабила войско Батыя; не столь многочисленное, оно уже не могло далеко продвинуться в глубь Европы. Батыю приходилось еще не раз посылать рати на Русь, чтобы подавлять освободительную борьбу русского народа. Обескровленная, разграбленная русская земля заслонила собой страны Европы. Огромная территория Северо-Восточной и Южной Руси подверглась опустошению и полному разорению. Города были сожжены дотла, а жители перебиты. Надолго в упадок пришло ремесло, многие ремесленники были угнаны в плен в Золотую Орду. Огромные пространства посевных площадей были заброшены, села опустели. Население, спасшееся от врага, бежало на западные и северные окраины. Нарушены были и торговые связи между отдельными княжествами. С горечью пишут летописи о том времени: "0т того Батыева пленения многие грады и доныне стоят пусты, монастыри и села запустеша и ныне лесом зарастоша". О масштабах народного бедствия дают представление слова летописца: "Иные бежаша в дальние страны, а иные же крыяхуся в горах, в пещерах и расселинах и в пропастях земных, а иные затворяхуся в градах крепких, а иные в непроходимые бежаша острови. И начаша татарове дань имать". Не только экономика и культура русской земли пришли в упадок, завоеватели утвердили политическое господство Орды над значительной частью территории Восточной Европы.

Монголо-татарское нашествие прервало наметившийся к началу XIII века естественный процесс образования единого государства.

Русские князья были поставлены в вассальную зависимость от ханов Золотой Орды, и грамоты на княжение в своих землях получали ценой богатых подарков и унижения. Золотоордынские правители вынуждены были сохранить на Руси присущее ее политической системе верховное правление великого князя Владимирского. Но право выдачи грамоты на великое княжение находилось в руках ханов, и они не допускали усиления отдельных русских княжеств, а неугодных им князей убивали в своей ставке. Присылаемые из Орды ханские баскаки следили за действиями русских князей.

Зависимость от Золотой Орды выражалась в тяжелой дани, которой было обложено население. В 1257 году монголы произвели на Руси перепись, и каждое городское и сельское хозяйство должно было выплачивать сборщикам дань, которая вначале взималась натурой, а в дальнейшем серебром. Тяжелы были и другие поборы и платежи. Борьба русского народа и карательные набеги монголо- татар продолжались и в конце XIII века. В 1293 году в числе 14 других городов снова была разорена Москва. Дальнейшая история Руси была связана с длительной изнуряющей борьбой за освобождение от власти золотоордынских ханов, длившейся почти 250 лет. Это был период, когда постепенно возрождалась хозяйственная жизнь страны, а раздробленные на мелкие уделы феодальные княжества становились крупными политическими центрами, борющимися за создание единого Русского государства. К середине XIV века общий подъем русской земли выразился в развитии экономики страны, прежде всего в постепенном восстановлении сельского хозяйства. Возрастает численность населения в старых селах и деревнях. Идет постепенное расширение пахотной земли. Распахиваются опустевшие заброшенные земли, откуда раньше бежали из-за вражеских набегов крестьяне. Земледелие не только возобновляется на разоренных полях, под пашни осваиваются новые площади земли. На пустошах возникают новые поселения.

В XIV веке некоторые села превращаются в города за счет роста населения, развития ремесла. Прокладываются новые торговые пути. Общий подъем сказался на росте городов, в которые усилился приток крестьянского населения. Вокруг городов заселяются торгово-ремесленным людом посады. Развитие промыслов, рост различных видов ремесла способствовали увеличению внутренней и внешней торговли русских княжеств со странами Западной Европы - через Новгород, Псков и со странами Востока по Волжскому пути.

К середине XIV века города превратились не только в ремесленно-торговые центры, в них возводятся мощные оборонительные сооружения. После столетнего перерыва возобновляется каменное строительство крепостных укреплений в ряде городов. При московском князе Дмитрии Ивановиче в 1367 году был построен каменный Кремль в Москве. Значение форпостов имели монастыри, создаваемые вокрyг Москвы со второй половины XIV века: Данилов, Симонов, Андрониев, Троице-Сергиев. Крепостное строительство велось во многих других городах Северо-Восточной Руси: Переславле, Твери, Нижнем Новгороде, Муроме. Каменные оборонительные сооружения строились в Новгороде, Пскове и их пригородах.

Общий экономический подъем создал предпосылки для развития культуры. Во второй половине XIV века с ростом образованности особое значение получают города, в которых сосредоточиваются книжные богатства: Тверь, Москва, Ростов, Нижний Новгород. Во время войн и пожаров погибло огромное количество книг, погибли и мастера, создававшие книги. Лишь Новгород и Псков, куда не дошли завоеватели, сохранили свою книжность. К началу XIV века в Твери развилось летописание, а около 1325 года оно началось в Москве. Летописные работы велись в Новгороде, Пскове, а также в Суздале, Ростове и других городах.

Возрождение национальных форм архитектуры и живописи выразилось в строительстве храмов, украшении их фресковыми росписями и иконами. Интенсивной художественной жизнью живут такие города, как Новгород, Псков, Москва. Строительство храмов ведется в городах на Оке. XIV век отмечен творчеством крупного мастера живописи Феофана Грека. В 40-е годы XIV века артели живописцев расписывали московские Успенский и Архангельский соборы. Подъем экономики и культуры был самым тесным образом взаимосвязан с политическими процессами, происходящими в Русском государстве. На протяжении второй половины XIII и первой половины XIV века происходило становление крупнейших русских княжеств: Тверского, Московского, Рязанского, Нижегородско-Суздальского, новгородской и псковской земель. Между ними шла борьба за политическое главенство на Руси, за увеличение и укрепление территорий. Князья боролись за ярлык на великое княжение Владимирское, который давал права сюзерена, а остальные княжества ставил в вассальную зависимость.

Золотоордынские ханы разжигали распри междуотдельными княжествами, ослабляя их в борьбе и этим обеспечивая себе политическую власть над русскими землями. Великое княжение Владимирское татарские ханы давали наиболее безопасным для своего могущества русским князьям. На роль центра, восстанавливающего единство Русского государства, особенно упорно претендовали нижегородские, тверские и московские князья.

В 60-е годы XIV века шла упорная борьба между нижегородским и московским князьями за право на великое княжение Владимирское. Борьба завершилась политическим успехом московского князя Дмитрия Ивановича, закрепленным его браком с дочерью нижегородского князя в 1366 году. Уже в следующем, 1367 году начинается длительная борьба Московского княжества с Тверским за великое княжение Владимирское. В эту борьбу вмешался литовский князь Ольгерд, трижды предпринимавший походы на Москву и осаждавший ее. Борьба Дмитрия Ивановича с тверскими князьями закончилась поражением Тверского княжества в 1375 году. Перед началом борьбы с Золотой Ордой особенно возросла политическая роль Московского княжества среди княжеств Северо-Восточной Руси. Московские князья становятся проводниками политики сплочения и объединения всех общенародных сил в русской земле на борьбу с монголо-татарскими завоевателями. Политический успех Московского княжества в борьбе за ведущую роль в объединении русской земли объясняется следующими важными факторами: ростом экономики, дальновидной политикой московских князей по отношению к золотоордынским ханам, стремившихся не дать повода для вражеских вторжений, поддержкой церкви, митрополита, кафедра которого находилась в Москве, особенно выгодным географическим положением Московского княжества, расположенного на торговых путях и огражденного от степи землями соседних княжеств.

Возвышение Московского княжества, усилившийся экономический и политический подъем в русских княжествах не остались незамеченными в Золотой Орде. Ордынские правители следили за политическими тенденциями в Северо-Восточной Руси, вмешивались в княжеские усобицы. Но если на Руси в XIV веке шла консолидация земель, наметились политические сдвиги в сторону образования единого государства, то в Золотой Орде шел постепенный процесс распада. В 1361 году территория Золотой Орды была разделена на несколько обособленных улусов, ханы которых враждовали между собой. В 1350-1380-е годы на золотоордынском престоле сменилось более 25 ханов. Во время острой династической борьбы между враждовавшими группами золотоордынской знати столица государства Сарай-Берке неоднократно переходила из рук в руки.

В 1360-е годы на территории к западу от правого берега Волги до Днепра правил темник Мамай, ему же подвластны были земли Северного Кавказа и Крыма. С 1370-х годов Орда готовит воинские силы и переходит к открытым выступлениям против Северо-Восточной Руси. Для Мамая удачный поход на Русь означал бы упрочение в собственных землях.

Особенно от вражеских набегов страдали пограничные Нижегородское и Рязанское княжества, население и князья которых не только мужественно боролись с монголо- татарами, но и сами переходили в наступление. В 1365 и 1367 годах эти набеги были успешно отражены силами рязанцев и нижегородцев. В 1373 году Мамай снова грабил и жег рязанские земли. В 1374 году нижегородцы перебили послов Мамая и подняли восстание. Нижегородские князья в борьбе с монголо-татарами действовали при участии рати великого князя Дмитрия Ивановича.

В 1377 году воины великого князя и князя нижегородского под предводительством воеводы Дмитрия Волынского совершили удачный поход к Булгарам на Волге. В этом же 1377 году на Нижний Новгород предпринял набег царевич Арапша. Против него вместе с суздальско-нижегородскими полками выступили полки московского князя. Войско переправилось через реку Пьяну, приток Суры. Русские летописи пишут о беспечности, проявленной и воинами, и воеводами, которые, считая, что враг далеко, сняли из-за жары боевые доспехи, не приготовили к бою оружие, а воеводы потешались охотой. Монголо-татарское войско, тайно проведенное мордовскими князьями в тыл русской рати, разбило ее и обратило в бегство русских воинов, многие из них утонули в реке Пьяне. Затем монголо-татары сожгли Нижний Новгород и Городец, перебили и пленили многих жителей. В следующем году не только Нижний Новгород подвергся вторичному разорению, царевич Арапша напал на Рязань. Новое большое сражение произошло в 1378 году, когда в русские пределы со стороны Рязанского княжества вторглось посланное Мамаем войско под предводительством Бегича. Великий князь Дмитрий Иванович встал во главе русского войска, в поход выступил со своим войском пронский князь. Перед сражением русские и монголо-татары выстроились по правому и левому берегам реки Вожи. Переправившись 11 августа через реку, монголо-татары ударили по русскому войску, но ответный отпор русских был так силен, что враги, побросав оружие, обратились в бегство. Русские воины, хорошо вооруженные и организованные, два дня преследовали врага. За Вожей весь неприятельский обоз достался победителям. Монголо-татары бежали к Орде. Победа над войском Бегича была полной, но набеги на рязанскую землю продолжались. Военные столкновения 1370-х годов явились подготовкой грандиозной битвы на Куликовом поле. Сведения о Куликовской битве представлены тремя группами историко-литературных произведений: "Летописной повестью...", ""Задонщиной", "Сказанием о Мамаевом побоище", названных специалистами памятниками Куликовского цикла.

Эти произведения, объединенные общностью темы, раз- личны по своим литературно-художественным особенностям и полноте изложения событий. Они дают ценные, хотя и противоречивые сведения, но факты, излагающие события 1380 года, в основном, достоверны. Произведения Куликовского цикла дают реальную картину политической расстановки сил перед сражением, подготовку к нему Мамая и московского князя Дмитрия Ивановича и дальнейшие конкретные известия: отправку русской разведки - "сторожей", сбор и выступление русского войска, назначение полкам воевод, ход сражения и потери русского войска после битвы.

Достоверность этих событий подтверждают летописи, синодики, иностранные источники. Расхождения имеются в хронологии отдельных событий, уточнении подробностей, а также в различной оценке заслуг действующих лиц, участников битвы, в трактовке их поведения. Объяснить это можно тем, что произведения Куликовского цикла возникли в разное время после описываемых событий, в различных общественных кругах и, таким образом, отражали идеологическую и политическую расстановку сил в государстве.

Общепринятой точки зрения на время появления памятников Куликовского цикла не существует. Однако признано, что наиболее близкой по времени написания к событиям 1380 года была "3адонщина" - поэтическое произведение, воспевающее отвагу и мудрость князя Дмитрия Ивановича и верных ему князей, мужество русских воинов-победителей. Исследователи памятника отмечают подражание этого произведения „Слову о полку Игореве", написанному двумя веками ранее, которое сказалось и в идейном содержании (призыв к общему единению в борьбе с врагами), и в эмоционально-художественной манере передачи образов главных героев, и в изложении событий, и в использовании символических образов природы и животных. Несколько позднее появилась "Летописная повесть о побоище на Дону", названная так исследователями потому, что дошла до нас в составе нескольких летописей. Это произведение имело характер воинской повести. Литературоведы разделили дошедшие списки этой повести на две редакции: "Пространную", возникшую в 1390-е годы, излагающую более подробно события Куликовской битвы, и "Краткую", которую относят к первому десятилетию пятнадцатого века.

Особенно широкое распространение получило "Сказание о Мамаевом побоище". В этом памятнике значительно полнее, красочнее, чем в других произведениях Куликовского цикла, рассказано о героической битве 1380 года. Автор показал князя Дмитрия Ивановича опытным полководцем, смелым воином. В "Сказании..." подчеркнута основная мысль: только объединенными силами русских княжеств под предводительством московского князя можно одолеть врагов. Жестоко порицает и порой высмеивает повесть предательство рязанского князя и враждебность литовского князя, вступивших в сговор с Мамаем. Как большинство произведений этого времени, "Сказание..." имеет религиозную окраску. Это выразилось в введении в повесть религиозных текстов, в использовании образов библейской истории: помощью бога объясняется развитие событий и их благоприятный исход. Исследователи отмечают влияние "3адонщины" на "Сказание...": отмечены отдельные фразы, вставки, поэтическое описание войска и природы. Художественное достоинство повести усилено введением устных народных преданий: ночное гадание перед боем, поединок Пересвета с вражеским богатырем.

Дошло более 100 списков этого произведения. Исследователи разделили дошедшие списки на четыре редакции (хотя в пределах каждой из них имеются разночтения): Основную, Распространенную, Летописную и Киприановскую. Все четыре редакции "Сказания о Мамаевом побоище" восходят к более древнему, не сохранившемуся тексту, возникшему в 1390-е годы, вскоре после Куликовской битвы. Наиболее ранней считается Основная редакция, лежащая в основе остальных трех. По мнению большинства специалистов, она возникла во второй четверти XV века. Главными участниками событий 1380 года названы великий князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховской. Из церковных деятелей их помощником и советником особенно отмечен митрополит Киприан, которого в действительности в 1380 году в Москве еще не было, так как в это время у него были враждебные отношения с московским князем. Уже после куликовских событий Киприан стал митрополитом в Москве и принимал видное участие в государственной жизни. Особенно тесный союз у него наметился с сыном Дмитрия Донского Василием Дмитриевичем, ставшим великим князем после смерти отца. В Основной редакции союзником Мамая назван литовский князь Ольгерд, хотя уже к 1380 году его не было в живых и в Литве правил его сын Ягайло. Автор, видимо, не хотел вызывать политических осложнений с Литвой, называя правящего там князя врагом Москвы, и сознательно заменил его имя на Ольгерда, который действительно трижды пытался до куликовских событий взять Москву. Введение Киприана и замена имени Ягайло на Ольгерда обусловлено временем создания этой редакции, изменением политической ситуации к первой четверти XV века.

Распространенная редакция относится по времени создания к 1480-1490-м годам. Свое название она пол/чила благодаря более подробном/ освещению событий: включению в нее двух повестей - о посольстве Захария Тютчева в Орду с дарами с целью разрядить политическую обстановку и не допустить столкновения с Мамаем и об участи и новгородских полков в Кууликовской битве. В других редакциях эти сведения отсутствуют. Повесть о новгородцах, участниках битвы, видимо, новгородского происхождения. Летописная редакция "Сказания..." относится к началу XVI века. Она включена в три списка Вологодско-Пермской летописи. Союзником Мамая назван в ней в соответствии с исторической действительностью литовский князь Лгайло. Время создания Киприановской редакции - середина XVI века. В ней на первый план выдвигается роль и деятельность митрополита Киприана в куликовских событиях, вопреки исторической правде. Киприановская редакция дошла до нас в составе Никоновской летописи и имеет особую, церковную окраску. В этой редакции, как и вЛетописной, литовский князь назван правильно - Ягайло. Сопоставление литературно-исторических произведений, летописных и актовых материалов, посвященных Куликовской битве, позволило историкам восстановить события 1380 года.

Предпринимаемый Мамаем поход на русские земли должен был, с одной стороны, укрепить его позиции в Золотой Орде, а с другой - усилить ослабевшее господство над русскими княжествами. Мамай предложил платить великому князю дань в значительно большем размере, чем это было ранее оговорено договором 1371 года между Москвой и Ордой, но получил отказ. Летописи отмечают, что поражение на реке Воже не было забыто Мамаем, и новым походом он предполагал отомстить за разгром и потери своего войска.

К походу 1380 года Мамай основательно готовился: собиралось огромное войско, заключались политические союзы. По составу войско было разнородным, в него входили не только ордынские татары, но и наемные отряды из народностей, населявших земли, подвластные Орде: из Крыма, Кавказа и Поволжья.

Летописи называют эти народности: бесермены, армяне, фряги, ясы, буртасы, черкесы. Численность войска Мамая, по некоторым сведениям, достигала 200 и даже 400 тысяч человек. Если эти цифры и преувеличены, то тем не менее оно исчислялось десятками тысяч человек и составило небывало огромное войско.

Своим воинам Мамай запретил пахать землю, готовить хлебные запасы, обещая русскую добычу. Мамай вел не только военные приготовления, пользуясь противоречиями среди русских князей и сложными отношениями Руси с Литвой, он заключил договоры с литовским князем Ягайло и князем Олегом Рязанским, который боялся усиления Москвы. Мамай рассчитывал с помощью сил своих союзников разгромить московского князя. Рязанский князь Олег, желая защитить свое княжество от разгрома монголо- татарами, занимал двойственную позицию: установил союзные отношения с Мамаем и в то же время предупредил московского князя Дмитрия Ивановича о готовящемся втор- жении врага. Рязанский князь выжидал исхода схватки и намеревался примкнуть к победителю.

Выступившее в поход войско Мамая подошло в августе 1380 года к Дону и двинулось по направлению к верховьям Оки, где должна была состояться встреча с идущими по Угре войсками Ягайло и войском Олега Рязанского. В начале августа в Москве стало известно о выступлении Мамая. Великий князь Дмитрий Иванович и прибывший к нему из Боровска серпуховской князь Владимир Андреевич, а также воеводы московские решили собирать войско. Местом сбора русского войска была выбрана Коломна. Великий князь выслал в степь разведку из 70 человек, чтобы добыть "языка" и получить сведения о движении врага. "Сказание..." сохранило имена лишь некоторых воинов, посланных Дмитрием Ивановичем. Это Родион Ржевский, Андрей Волосатый, Василий Тупик. Так как разведка задержалась в степи, была послана вторая разведка из 33 воинов, вскоре встретившая Василия Тупика, ведущего пленного "языка" из ханского окружения, подтвердившего подлинность вестей о походе Мамая и его союзников. Угроза нападения на русскую землю была так велика и грозна, что князья многих русских княжеств со своими войсками откликнулись на призыв к борьбе и поспешили на помощь великому князю. На место сбора русских войск в Коломну прибыли князья и воеводы со своими полками из Владимира, Костромы, Переславля, Коломны, которые были подчинены московскому князю. С окраин собрались отряды из княжеств Ярославского, Белозерского, Муромского, Елецкого, Мещерского. К русскому войску присоединились и два старших сына литовского князя Ольгерда-Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский со своими дружинами, в составе которых были украинцы и белорусы. В основном русское войско состояло из москвичей. В войске были люди разного возраста и общественного положения. Наряду с воеводами, боярами, князьями и их дружинами выступили в поход горожане, ремесленники, купцы и крестьяне. Русское войско носило характер поистине всенародного ополчения. По сведениям некоторых источников, московский князь Дмитрий Иванович побывал у игумена подмосковного Троицкого монастыря Сергия Радонежского, который отправил в поход вместе с князем двух иноков своего монастыря Ослябю и Пересвета. Достоверно известно, что игумен Сергий посылал грамоту великому князю, вдохновляя его на борьбу с врагами.

В конце августа 1380 года московское войско в погожий день уходило в поход из Московского Кремля тремя воротами: Никольскими, Фроловскими (Спасскими), Константино-Еленинскими. "Сказание..." описывает прощание воинов со своими близкими, воины давали "конечное целование", как перед смертью, зная, что многие не вернутся с поля брани. Войско было таким огромным, что к Коломне шло тремя дорогами. Всего в поход выступило свыше ста тысяч русских воинов. Князь Владимир Андреевич Серпуховской отправился по Брашевской дороге. Белозерские князья двигались Болвановской дорогой, по левой стороне Москвы-реки. Обе дороги вели к Брашевскому перевозу. Князь Дмитрий Иванович отправлялся Серпуховской дорогой.

В Коломне собралось все русское войско. Был проведен смотр полков и поставлены над ними воеводы. Главным полком командовал князь Дмитрий Иванович, по правую руку выступал его двоюродный брат серпуховской князь Владимир Андреевич, по левую руку шел со своим полком брянский князь Глеб. Передовым полком командовали князья Всеволожские. После этого русское войско переправилось через Оку, близ устья реки Лопасни, притока Оки, и двинулось на юг, к верховьям Дона. Чтобы монголо-татары внезапно не напали в степи на рус- ское войско, был послан сторожевой отряд во главе с Семеном Меликом и выставлена засада. Захваченный в плен "язык" показал, что Мамай недалеко и ожидает прихода войск своих союзников, князей литовского и рязанского. Но союзники, видимо, не случайно так и не "поспели" к Мамаю, узнав о размерах русского войска. 8 сентября утром войско по повелению князя Дмитрия Ивановича переправилось через Дон. Русские воины сознательно отрезали себе путь к отступлению. За притоком Дона - рекой Непрядвой - простиралось двадцатикилометровое Куликово поле.

Перед началом сражения из монголо-татарского войска выехал воин богатырского роста. Навстречу ему устремился русский воин Александр Пересвет, отважный и могучий. Поединок между ними не принес победы ни одному из них: ударившись копьями, столкнувшись так, что земля вздрогнула, оба упали замертво с коней. Сражение началось в 6 часов утра. Монголо-татары бросили свои силы в центр русского войска, где в доспехах великого князя Дмитрия Ивановича, под его черным знаменем сражался боярин Михаил Андреевич Бренк. Еще до начала боя по предложению князя Дмитрия Ивановича боярин Михаил Бренк переоделся в доспехи князя и тем самым спас ему жизнь, но сам погиб.

С начала сражения не все русские воины принимали в нем участие. Большой отряд серпуховского князя Владимира Андреевича и испытанного волынского воеводы Дмитрия Боброка до боя укрылись в дубраве в засаде. В отряде были самые опытные воины. Хорошо продуманный заранее военный маневр великого князя Дмитрия Ивановича полностью оправдал себя. Сражение на Куликовом поле было кровопролитным, много воинов, князей и воевод было убито. Ранен в бою был и князь Дмитрий Иванович. После двух часов сражения монголо-татары начали теснить русских, в это время и приказал волынский воевода Дмитрий Боброк выступить засадному полку. Отважные русские воины, видевшие из засады гибель своих братьев, ринулись на врага. Монголо-татары растерялись и начали отступать, а потом бросились в бегство. Мамай тоже бежал с поля боя. Ему удалось добраться до города Кафа (Феодосия) в Крыму, здесь он был убит.

В Куликовской битве погибло много воинов. После окончания боя, когда было приказано трубить сбор войска, те, кто остался в живых, собрались в свои полки и подсчитали убитых. Среди павших на поле боя были десятки воевод и князей из разных княжеств. Погиб и Семен Мелик, сражавшийся в сторожевом отряде, и многие другие. Горестно оплакивали убитых князь Дмитрий Иванович и его воеводы, объезжая поле брани. По повелению князя Дмитрия Ивановича убитых русских воинов похоронили недалеко от речки Непрядвы. Русское войско возвращалось к Москве через земли Рязанского княжества. В Москве весь народ вышел на улицы торжественно встречать победителей, звонили колокола церквей.

Победа на Куликовом поле имела большое историческое значение. Войско Мамая потерпело поражение. Стало ясно, что объединенными силами русских княжеств можно окончательно освободиться от зависимости Золотой Орды. Московское княжество, возглавившее борьбу с монголо- татарами, стало тем центром, вокруг которого складывалось единое Русское государство. Известия о победе русских войск над войсками Мамая дошли до Италии, Византии, Болгарии.

Современники понимали, какое огромное значение имела Куликовская битва 1380 года. Сведения о событиях Куликовской битвы были внесены в русские летописи, которые велись в крупнейших городах Русского государства. Иноземные купцы, гости-сурожане, бывшие в походе вместе с московским войском, донесли известие о победе на Куликовом поле в разные страны. Автор "3адонщины", современник событий 1380 года, в торжественно-ликующих строках выразил значение победы русского войска: "Шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове". Подвиг русского народа в борьбе с врагом, одержанный под водительством Дмитрия Донского, стал символом стойкости и мужества. Т.В. Дианова

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.safety.spbstu.ru

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.

Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.

Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.

Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: "Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем", - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.

И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: "Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!" Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: "Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!"

Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: "Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, "то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе".

И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: "К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том".

Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: "Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича".

Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: "Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас". Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: "Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье".

Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: "Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить".

Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: "Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои".

Послы же, возратясь от царя к своим князьям, сказали им: "Царь Мамай приветствует вас и очень, за восхваление ваше великое, благорасположен к вам!" Те же, скудные умом, порадовались суетному привету безбожного царя, не ведая того, что бог дает власть кому пожелает. Теперь же - одной веры, одного крещения, а с безбожным соединились вместе преследовать православную веру Христову. О таких ведь пророк сказал: "Воистину сами себя отсекли от доброго масличного древа и привились к дикой маслине".

Князь же Олег Рязанский стал торопиться отправлять к Мамаю послов, говоря: "Выступай, царь, скорее на Русь!" Ибо говорит великая мудрость: "Путь нечестивых погибнет, ибо собирают на себя досаду и поношение". Ныне же этого Олега окаянного новым Святополком назову.

И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами и со всеми силами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру и завидуя безголовому Батыю, и сильно опечалился князь великий Дмитрий Иванович из-за нашествия безбожных. И, став пред святою иконою господня образа, что в изголовье его стояла, и, упав на колени свои, стал молиться и сказал: "Господи! Я, грешный, смею ли молиться тебе, смиренный раб твой? Но к кому обращу печаль мою? Лишь на тебя надеясь, господи, и вознесу печаль мою. Ты же, господи, царь, владыка, светодатель, не сотвори нам, господи, того, что отцам нашим сотворил, наведя на них и на их города злого Батыя, ибо еще и сейчас, господи, тот страх и трепет великий в нас живет. И ныне, господи, царь, владыка, не до конца прогневайся на нас, знаю ведь, господи, что из-за меня грешного, хочешь всю землю нашу погубить; ибо я согрешил пред тобою больше всех людей. Сотвори мне, господи, за слезы мои, как Иезекии, и укроти, господи, сердце свирепому этому зверю!" Поклонился и сказал: "На господа уповал - и не погибну". И послал за братом своим, за князем Владимиром Андреевичем в Боровск, и за всеми князьями русскими скорых гонцов разослал, и за всеми воеводами на местах, и за детьми боярскими, и за всеми служилыми людьми. И повелел им скоро быть у себя в Москве.

Князь же Владимир Андреевич прибыл быстро в Москву, и все князья и воеводы. А князь великий Дмитрий Иванович, взяв брата своего князя Владимира Андреевича, пришел к преосвященному митрополиту Киприану и сказал ему: "Знаешь ли, отче наш, предстоящее нам испытание великое,- ведь безбожный царь Мамай движется на нас, неумолимую в себе ярость распаляя?" И митрополит отвечал великому князю: "Поведай мне, господин мой, чем ты пред ним провинился?" Князь же великий сказал: "Проверил я, отче, все точно, что все по заветам наших отцов, и даже еще больше, выплатил дани ему". Митрополит же сказал: "Видишь, господин мой, попущением божьим ради наших грехов идет он полонить землю нашу, но вам надлежит, князьям православным, тех нечестивых дарами удовлетворить хотя бы и вчетверо. Если же и после того не смирится, то господь его усмирит, потому что господь дерзким противится, а смиренным благодать подает. Так же случилось когда-то с Великим Василием в Кесарии: когда злой отступник Юлиан, идя на персов, захотел разорить город его Кесарию, Василий Великий помолился со всеми христианами господу богу, собрал много золота и послал к нему, чтобы утолить жадность преступника. Тот же, окаянный, только сильнее разъярился, и господь послал на него воина своего, Меркурия, уничтожить его. И невидимо пронзен был в сердце нечестивый, жизнь свою жестоко окончил. Ты же, господин мой, возьми золота, сколько есть у тебя, и пошли навстречу ему -и скорей образумишь его".

Князь же великий Дмитрий Иванович послал к нечестивому царю Мамаю избранного своего юношу, по имени Захарий Тютчев, испытанного разумом и смыслом, дав ему много золота и двух переводчиков, знающих татарский язык. Захарий же, дойдя до земли Рязанской и узнав, что Олег Рязанский и Ольгерд Литовский присоединились к поганому царю Мамаю, послал быстро вестника скрытно к великому князю.

Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав ту весть, воскорбел сердцем, и исполнился ярости и печали, и начал молиться: "Господи, боже мой, на тебя надеюсь, правду любящего. Если мне враг вред наносит, то следует мне терпеть, ибо искони он является ненавистником и врагом роду христианскому; но вот друзья мои близкие замыслили против меня. Суди, господи, их и меня, я ведь им никакого зла не причинил, кроме того, что дары и почести от них принимал, но и им в ответ я также дарил. Суди же, господи, по правде моей, пусть покончится злоба грешных".

И, взяв брата своего, князя Владимира Андреевича, пошел во второй раз к преосвященному митрополиту и поведал ему, как Ольгерд Литовский и Олег Рязанский соединились с Мамаем на нас. Преосвященный же митрополит сказал: "А сам ты, господин, не нанес ли какой обиды им обоим?" Князь же великий прослезился и сказал: "Если я перед богом грешен или перед людьми, то перед ними ни единой черты не преступил по закону отцов своих. Ибо знаешь и сам, отче, что удовлетворен я своими пределами, и им никакой обиды не нанес, и не знаю, отчего преумножались против меня вредящие мне". Преосвященный же митрополит сказал: "Сын мой, господин князь великий, да осветятся веселием очи твои сердечные: закон божий почитаешь и творишь правду, так как праведен господь, и ты возлюбил правду. Ныне же окружили тебя, как псы многие; суетны и тщетны их попытки, ты же именем господним обороняйся от них. Господь справедлив и будет тебе истинным помощником. А от всевидящего ока Господня, где можно скрыться - и от твердой руки его?

И князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми русскими князьями и воеводами обдумали, как сторожевую заставу крепкую устроить в поле, и послали в заставу лучших своих и опытных воинов: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика, Якова Ослябятева и других с ними закаленных воинов. И повелел им на Тихой Сосне сторожевую службу нести со всяким усердием, и ехать к Орде, и языка добыть, чтобы узнать истинные намерения царя.

А сам князь великий по всей Русской земле быстрых гонцов разослал со своими грамотами по всем городам: "Будьте же все готовы идти на мою службу, на битву с безбожными агарянами татарами; соединимся же в Коломне на Успение святой богородицы".

И так как сторожевые отряды задержались в степи, князь великий вторую заставу послал: Клементия Полянина, Ивана Святославича Свесланина, Григория Судакова и других с ними,- приказав им скорее возвращаться. Те же встретили Василия Тупика: ведет языка к великому князю, язык же из людей царского двора, из сановных мужей. И сообщает великому князю, что неотвратимо Мамай надвигается на Русь и что списались друг с другом и соединились с ним Олег Рязанский и Ольгерд Литовский. А не спешит царь оттого идти, что осени дожидается.

Услышав же от языка такое известие о нашествии безбожного царя, великий князь стал утешаться в боге и призвал к твердости брата своего князя Владимира и всех князей русских, говоря: "Братья князья русские, из рода мы все князя Владимира Святославича Киевского, которому открыл господь познать православную веру, как Евстафию Плакиде; просветил он всю землю Русскую святым крещением, извел нас от мучений язычества, и заповедовал нам ту же веру святую твердо держать и хранить и биться за нее. Если кто за нее пострадает, тот в будущей жизни ко святым первом ученикам за веру Христову причислен будет. Я же, братья, за веру Христову хочу пострадать даже и до смерти". Они же ему ответили все согласно, будто одними устами: "Воистину ты, государь, исполни закон божий и последовал евангельской заповеди, ибо сказал господь: "Если кто пострадает имени моего ради, то после воскресения сторицей получит жизнь вечную". И мы, государь, сегодня готовы умереть с тобою и головы свои положить за святую веру христианскую и за твою великую обиду".

Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав это от брата своего князя Владимира Андреевича и от всех князей русских, что решаются за веру сразиться,- повелел всему войску своему быть у Коломны на Успение святой богородицы: "Тогда пересмотрю полки и каждому полку воеводу назначу". И все множество людей будто одними устами сказало: "Дай же нам господи, решение это исполнить имени твоего ради святого!"

И пришли к нему князья Белозерские, готов они к бою, и прекрасно снаряжено войско князь Федор Семенович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский и андомские князья; пришли и ярославские князья со своими полками: князь Андрей Ярославский, князь Роман Прозоровский князь Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский и прочие многие князья.

Тут же, братья, стук стучит и будто гром гремит в славном городе Москве - то идет сильная рать великого князя Дмитрия Ивановича и гремят русские сыны своими золочеными доспехами.

Князь же великий Дмитрий Иванович, взял с собою брата своего, князя Владимира Андреевича, и всех князей русских, поехал к живоначальной Троице на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой той обители. И упросил его преподобный игумен Сергий, чтобы прослушал он святую литургию, потому что был тогда день воскресный и чтилась память святых мучеников Флора и Лавра. По окончании же литургии просил святой Сергий со всею братьею великого князя, чтобы откушал хлеба в доме живоначальной Троицы, в обители его. Великий же князь был в замешательстве, ибо пришлю к нему вестники, что уже приближаются поганые татары, и просил он преподобного, чтобы его отпустил. И ответил ему преподобный старец: "Это твое промедление двойным для тебя послушанием обернется. Ибо не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет, а для многих других теперь уж венцы плетутся". Князь же великий откушал хлеба у них, а игумен Сергий в то время велел воду освящать с мощей святых мучеников Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий окропил его священной водою и все христолюбивое его войско и осенил великого князя крестом Христовым - знамением на челе. И сказал: "Пойди, господин, на поганых половцев, призывая бога, и господь бог будет тебе помощником и заступником", и добавил ему тихо: "Победишь, господин, супостатов своих, как подобает тебе, государь наш". Князь же великий сказал: "Дай мне, отче, двух воинов из своей братии - Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь". Старец же преподобный велел тем обоим быстро готовиться идти с великим князем, ибо были известными в сражениях ратниками, не одно нападение встретили. Они же тот час послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленное - крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя. И передал их в руки великого князя, и сказал: "Вот тебе мои воины, а твои избранники",- и сказал им: "Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами". И осенил Христовым знамением все войско великого князя - мир и благословение.

Князь же великий возвеселился сердцем, но никому не поведал, что сказал ему преподобный Сергий. И пошел он к славному своему городу Москве, радуясь благословению святого старца, словно сокровище непохищаемое получил. И, вернувшись в Москву, пошел с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, к преосвященному митрополиту Киприану, и поведал ему тайно все, что сказал лишь ему старец святой Сергий, и какое благословение дал ему и всему его православному войску. Архиепископ же повелел эти слова сохранить в тайне, не говорить никому.

Когда же наступил четверг 27 августа, день памяти святого отца Пимена Отшельника, в тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам. И, взяв с собою брата своего князя Владимира Андреевича, стал в церкви святой Богородицы пред образом господним, сложив руки на груди, потоки слез проливая, молясь, и сказал: "Господи боже наш, владыко великий, твердый, воистину ты - царь славы, помилуй нас, грешных, когда унываем, к тебе единому прибегаем, нашему спасителю и благодетелю, ибо твоею рукою созданы мы. Но знаю я, господи, что прегрешения мои уже покрывают голову мою, и теперь не оставь нас, грешных, не отступи от нас. Суди, господи, притесняющих меня и оборони от борющихся со мною; возьми, господи, оружие и щит и стань на помощь мне. Дай же мне, господи, победу над моими врагами, пусть и они познают славу твою". И затем приступил к чудотворному образу госпожи богородицы, который Лука-евангелист написал, и сказал: "О чудотворная госпожа богородица, всего создания человеческого заступница,- ибо благодаря тебе познали мы истинного бога нашего, воплотившегося и рожденного тобою. Не отдай же, госпожа, городов наших в разорение поганым половцам, да не осквернят святых твоих церквей и веры христианской. Умоли, госпожа богородица, сына своего Христа, бога нашего, чтобы смирил он сердца врагам нашим, да не будет рука их над нами. И ты, госпожа наша пресвятая богородица, пошли нам свою помощь и нетленною своею ризою покрой нас, чтобы не страшились мы ран, на тебя ведь надеемся, ибо твои мы рабы. Знаю же я, госпожа, если захочешь - поможешь нам против злобных врагов, этих поганых половцев, которые не призывают твоего имени; мы же, госпожа пречистая богородица, на тебя надеемся и на твою помощь. Ныне выступаем против безбожных язычников поганых татар, умоли же ты сына своего, бог нашего". И потом пришел к гробу блаженного чудотворца Петра-митрополита и, сердечно к нему припадая, сказал: "О чудотворны святитель Петр, по милости божьей непрестанно творишь чудеса. И теперь настало время тебе за нас молиться общему владыке всех, царь и милостивому спасителю. Ибо теперь на меня ополчились супостаты поганые и на город твой Москву готовят оружие. Тебя ведь господь показал последующим поколениям нашим возжег тебя нам, светлую свечу, и поставил на подсвечнике высоком светить всей земле Русской. И тебе ныне подобает о нас, грешных молиться, чтобы не нашла на нас рука смерти и рука грешника не погубила нас. Ты ведь страж наш твердый от вражеских нападений, ибо твоя мы паства". И, окончив молитву, поклонился преосвященному митрополиту Киприану, архиепископ же благословил его отпустил в поход против поганых татар; и, перекрестив ему чело, осенил его Христовым знамением, и послал богосвященный собор свой с крестами, и со святыми иконами, и со священной водой во Фроловские ворота, и в Никольские, и в Константино-Еленинские, чтобы каждый воин вышел благословенным и святою водою окропленным.

Князь же великий Дмитрий Иванович с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, пошел в церковь небесного воеводы архистратига Михаила и бил челом святому образу его, а потом приступил к гробам православных князей, прародителей своих, так слезно говоря: "Истинные охранители, русские князья, православной веры христианской поборники, родители наши! Если имеете дерзновение предстоять Христу, то помолитесь теперь о нашем горе, ибо великое нашествие грозит нам, детям вашим, и ныне помогите нам". И, это сказав, вышел из церкви.

Княгиня же великая Евдокия, и Владимира княгиня Мария, и других православных князей княгини, и многие жены воевод, и боярыни московские, и жены слуг тут стояли, провожая, от слез и кликов сердечных не могли и слова сказать, свершая прощальное целование. И остальные княгини, и боярыни, и жены слуг так же совершали со своими мужьями прощальное целование и вернулись вместе с великой княгиней. Князь же великий, еле удерживаясь от слез, не стал плакать при народе, в сердце же своем сильно прослезился, утешая свою княгиню, и сказал: "Жена, если бог за нас, то кто против нас!" И сел на лучшего своего коня, и все князья и воеводы сели на коней своих.

Солнце ему на востоке ясно сияет, путь ему показывает. Тогда ведь как соколы сорвались с золотых колодок из каменного града Москвы, и взлетели под синие небеса, и возгремели своими золотыми колокольцами, захотели ударить на большие стада лебединые и гусиные: то, братья, не соколы вылетели из каменного града Москвы, то выехали русские удальцы со своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем, а наехать захотели на великую силу татарскую.

Князья же белозерские отдельно со своим войском выехали; изготовленным выглядит войско их. Князь же великий отпустил брата своего князя Владимира дорогою на Брашево, а белозерских князей - Болвановскою дорогою, а сам князь великий пошел на Котел дорогою. Перед ним солнце ярко сияет, а вслед ему тихий ветерок веет. Потому же разлучился князь великий с братом своим, что не пройти им было одной дорогой.

Княгиня же великая Евдокия со своею невесткою, княгинею Владимира Марией, и с воеводскими женами, и с боярынями взошла в златоверхий свой терем в набережный и села на рундуке под стекольчатыми окнами. Ибо уже в последний раз видит великого князя, слезы проливая, как речной поток. С великою печалью, приложив руки свои к груди, говорит: Господи боже мой, всевышний творец, взгляни на мое смирение, удостой меня, господи, увидеть вновь моего государя, славнейшего среди людей великого князя Дмитрия Ивановича. Помоги же ему, господи, своей твердой рукой победить вышедших на него поганых половцев. И не допусти, господи, того, что за много лет прежде сего было, когда страшная битва была у русских князей на Калке с погаными половцами, с агарянами; и теперь избавь, господи, от подобной беды, и спаси, и помилуй! Не дай же, господи, погибнуть сохранившемуся христианству, и пусть славится имя твое святое в Русской земле! Со времени той калкской беды и страшного побоища татарского и ныне уныла Русская земля, и нет уже у нее надежды ни на кого, но только на тебя, всемилостивого бога, ибо ты можешь оживить и умертвить. Я же, грешная, имею теперь две отрасли малых, князя Василия и князя Юрия: если встанет ясное солнце с юга или ветер повеет с западу - ни того, ни другого не смогут еще вынести. Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, господи, отца их, великого князя, здоровым, тогда и земля их спасется, и они всегда будут царствовать".

Великий же князь отправился, захватив с собою мужей знатных, московских купцов - сурожан десять человек как свидетелей: что бы бог ни устроил, а они расскажут в дальних странах, как купцы знатные, и были: первый - Василий Капица, второй - Сидор Алферьев, третий - Константин Петунов, четвертый - Кузьма Ковря, пятый - Семен Антонов, шестой - Михаил Саларев, седьмой - Тимофей Весяков, восьмой - Дмитрий Черный, девятый - Дементю Саларев и десятый - Иван Шиха.

И двигался князь великий Дмитрий Иванович по большой широкой дороге, а за ним русские сыны идут скоро, будто медвяные чаши пить и гроздья виноградные есть, желая себе чести добыть и славного имени: уже ведь, братья, стук стучит и гром гремит на ранней заре, князь Владимир Андреевич через Москву-реку переправляется на добром перевозе на Боровском.

Князь же великий пришел в Коломну в субботу, в день памяти святого отца Моисея Эфиопа. Тут уже были многие воеводы и воины и встретили его на речке Северке. Архиепископ же коломенский Геронтий со всем своим клиром встретил великого князя в воротах городских живоносными крестами и со святыми иконами, и осенил его живоносным крестом, и молитву сотворил: "Спаси, боже, люди своя".

Наутро же князь великий повелел выехать всем воинам на поле к Девичьему монастырю.

В святое же воскресение после заутрени зазвучали многие трубы боевые, и литавры загремели, и зашумели расшитые знамена у сада Панфилова.

Сыновья же русские вступили в обширных поля коломенские, но и тут не вместиться огромному войску, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя. Князь же великий", въехав на возвышенное место с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, видя такое множество людей снаряженных, возрадовался и назначил каждому полку воеводу. Себе же князь великий взял под командование белозерских князей, и в полк правой руки назначил брата своего князя Владимира и дал ему под командование ярославских князей, а в полк левой руки назначил князя Глеба Брянского. Передовой же полк - Дмитрий Всеволодович да брат его Владимир Всеволодович, с коломенцами - воевода Микула Васильевич, владимирский же воевода и юрьевский - Тимофей Волуевич, а костромской воевода - Иван Родионович Квашня, переяславский же воевода -Андрей Серкизович. А у князя Владимиры Андреевича воеводы: Данило Белеут, Константин Кононов, князь Федор Елецкий, князь Юрий Мещерский, князь Андрей Муромский.

Князь же великий, распределив полки, повелел им через Оку-реку переправляться и при казал каждому полку и воеводам: "Если же кто пойдет по Рязанской земле,- не коснитесь ни единого волоса!" И, взяв благословение от архиепископа коломенского, князь великий перешел реку Оку со всеми силами и отправил в поле третью заставу, лучших своих витязей, чтобы они сошлись со сторожей татарской в степи: Семена Медика, Игнатия Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чурикова и других многих с ними удалых наездников.

Сказал же князь великий брату своему князю Владимиру: "Поспешим, брате, навстречу безбожным язычникам, поганым татарам, и не отвернем лица своего от наглости их, а если, брате, и смерть нам суждена, то не без пользы, не без замысла для нас эта смерть, но в жизнь вечную!" А сам государь князь великий, в пути будучи, призывал родственников своих на помощь - святых страстотерпцев Бориса и Глеба.

Князь же Олег Рязанский услышал, что князь великий соединился со многими силами и следует навстречу безбожному царю Мамаю да к тому же вооружен твердо своею верою, которую на бога-вседержителя, всевышнего творца, со всею надеждой возлагает. И начал остерегаться Олег Рязанский и с места на место переходить с единомышленниками своими, так говоря: "Вот если бы нам можно было послать весть об этой напасти к многоразумному Ольгерду Литовскому, узнать, что он об этом думает, да нельзя: перекрыли нам путь. Думал я по старинке, что не следует русским князьям на восточного царя подниматься, а теперь как все это понять? И откуда князю помощь такая пришла, что смог против нас трех подняться?"

Отвечали ему бояре его: "Нам, княже, сообщили из Москвы за пятнадцать дней до сего,-но мы побоялись тебе передать,- о том, что в вотчине его, близ Москвы, живет монах, Сергием зовут, весьма прозорлив он. Тот сверх меры и вооружил его, и из своих монахов дал ему помощников". Услышав же то, князь Олег Рязанский испугался и на бояр своих осердился и разъярился: "Почему мне не поведали до сих пор? Тогда бы я послал к нечистивому царю и умолил его, и никакое бы зло не приключилось! Горе мне, потерял я разум свой, но не я один ослабел умом, но и больше меня разумный Ольгерд Литовский; но, однако, он почитает веру латинскую Петра Гугнивого, я же, окаянный, познал истинный закон божий! И отчего совратился я? И сбудется со мною сказанное господом: "Если раб, зная закон господина своего, нарушит его, бит будет сильно". Ибо ныне что натворил? Зная закон бога, сотворившего небо, и землю, и всю тварь, присоединился ныне к нечестивому царю, решившему попрать закон божий! И теперь какому своему неразумному помыслу вверил себя? Если бы теперь великому князю помощь предложил, то никак он не примет меня, ибо узнал об измене моей. Если же присоединюсь к нечестивому царю, то воистину стану как прежний гонитель Христовой веры, и тогда поглотит меня земля живьем, как Святополка: не только княжения лишен буду, но и жизни лишусь, и брошен буду в геенну огненную мучиться. Если же господь за них, то никто их не одолеет, да еще и прозорливый тот монах будет помогать ему молитвой своей! Если же никому из них помощи не окажу, то впредь от них обоих как смогу устоять? А теперь я так думаю: кому из них господь поможет, к тому и я присоединюсь!"

Князь же Ольгерд Литовский, в согласии с прежним замыслом, собрал литовцев много и варягов, и жмуди и пошел на помощь Мамаю. И пришел к городу Одоеву, но, прослышав, что князь великий собрал великое множество воинов, - всю русь и словен, да пошел к Дону против царя Мамая,- прослышав также, что Олег испугался,- и стал тут с тех пор недвижимо, и понял тщетность своих помыслов, о союзе своем с Олегом Рязанским теперь сожалел, метался и негодовал, говоря: "Если человеку не хватает своего ума, то напрасно чужого ума ищет: никогда ведь не бывало, чтобы Литву поучала Рязань! Ныне же свел меня с ума Олег, а сам и пуще погиб. Так что теперь побуду я здесь, пока не услышу о московской победе".

В то же время прослышали князья Андрей Полоцкий и князь Дмитрий Брянский, Ольгердовичи, что великая беда и забота отяготили великого князя Дмитрия Ивановича Московского и все православное христианство от безбожного Мамая. Были же те князья отцом своим, князем Ольгердом, нелюбимы из-за мачехи их, но ныне богом возлюблены были и святое крещение приняли. Были они, будто какие колосья плодовитые, сорняком подавляемые: живя среди нечестия, не могли плода достойного породить. И посылает князь Андрей к брату своему, князю Дмитрию, тайно письмо небольшое, в нем же написано так: "Знаешь, брат мой возлюбленный, что отец наш отверг нас от себя, но отец наш небесный, господь бог, сильней возлюбил нас и просветил святым крещением, дав нам закон свой,- чтобы жить по нему, и отрешил нас от пустой суеты и от нечистой пищи; мы же теперь чем за то богу воздадим? Так устремимся, брате, на подвиг благой для подвижников Христа, источника христианства, пойдем, брате, на помощь великому князю Дмитрию Московскому и всем православным христианам, ибо большая беда наступила для них от поганых измаилтян, да еще и отец наш с Олегом Рязанским присоединились к безбожным и преследуют православную веру христианскую. Нам, брате, следует святое писание исполнить, говорящее: "Братья, в бедах отзывчивы будьте!" Не сомневайся же, брат, будто отцу мы противиться будем, ведь вот как евангелист Лука передал слова господа нашего Иисуса Христа: "Преданы будете родителями и братьями и умрете за имя мое; претерпевший же до конца - спасется!" Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовито""" Христову винограду, возделанному рукою Христовой. Теперь ведь, брат, устремляемся мы не земной ради жизни, но почести в небесах желая, которую господь дает творящим волю его".

Князь же Дмитрий Ольгердович, прочтя письмо брата своего старшего, возрадовался и заплакал от радости, говоря: "Владыко, господи человеколюбец, дай же рабам твоим желание совершить таким путем подвиг этот благой, что открыл ты брату моему старшему!" И велел послу: "Скажи брату моему, князю Андрею: готов я сейчас же по твоему приказу, брат и господин. Сколько есть войска моего, то все вместе со мною, потому что по божьему промыслу собрались мы для предстоящей войны с дунайскими татарами. И еще скажи брату моему, слышал я также от пришедших ко мне сборщиков меда из Севрской земли, говорят, что уже великий князь Дмитрий на Дону, ибо там дождаться хочет злых сыроядцев. И нам следует идти к Севере и там соединиться: надо держать нам путь на Северу, и таким путем утаимся от отца своего, чтобы не помешал нам постыдно".

Через несколько дней сошлись оба брата, как решили, со всеми силами в Северской земле и, свидясь, порадовались, как некогда Иосиф с Вениамином, видя с собою множество людей, бодрых и снаряженных умелых ратников. И достигли быстро Дона, и догнали великого князя Дмитрия Ивановича Московского еще на этой стороне Дона, на месте, называемом Березуй, и тут соединились.

Князь же великий Дмитрий с братом своим Владимиром возрадовались оба радостию великою такой милости божьей: ведь невозможно столь просто такому быть, чтобы дети отца оставили и перехитрили его, как некогда волхвы Ирода, и пришли нам на помощь. И многими дарами почтил их, и поехали своею дорогой, радуясь и славя святого духа, от земного уже всего отрешась, ожидая себе бессмертного иного искупленья. Сказал же им князь великий: "Братья мои милые, по какой нужде пришли вы сюда?" Они же ответили: "Господь бог послал нас к тебе на помощь!" Князь же великий сказал: "Воистину подобны вы праотцу нашему Аврааму, который быстро Лоту помог, и еще вы подобны доблестному великому князю Ярославу, который отомстил за кровь братьев своих". И тотчас послал такую весть князь великий в Москву преосвященному митрополиту Киприану: "Ольгердовичи - князья пришли ко мне со многими силами, а отца своего оставили". И вестник быстро добрался до преосвященного митрополита. Архиепископ же, прослышав о том, встал на молитву, говоря со слезами: "Господи владыко человеколюбец, ибо противные нам ветры в тихие превращаешь! И послал во все соборные церкви и монастыри, повелел усердно молитвы творить день и ночь к вседержителю-богу. И послал в монастырь к преподобному игумену Сергию, чтобы внял их молитвам бог. Княгиня же великая Евдокия, услышав о том великом божьем милосердии, начала щедрые милостыни раздавать и постоянно пребывала в святой церкви, молясь день и ночь.

Это же снова оставим и к прежнему возвратимся.

Когда князь великий был на месте, называемом Березуй, за двадцать три поприща от Дона настал уже пятый день месяца сентября - день памяти святого пророка Захарии (в тот же день и убиение предка Дмитрия - князя Глеба Владимировича), и прибыли двое из его сторожен заставы, Петр Горский и Карп Олексин, пришли знатного языка из числа сановников царского двора. Рассказывает тот язык: "Уже царь Кузьмине гати стоит, но не спешит, поджидает Ольгерда Литовского да Олега Рязанского; руководствуясь сведениями, полученными от Олега, о твоих сборах царь не ведает и встречи тобою не ожидает; через три же дня должен быть на Дону". Князь великий спросил его силе царской, и тот ответил: "Несчетное множество войск его сила, никто их не сможет перечесть".

Князь же великий стал совещаться с братом своим и со вновь обретенною братьею, с литовскими князьями: "Здесь ли и дальше останемся или Дон перейдем?" Сказали ему Ольгердпвичи: "Если хочешь твердого войска, то прикажи за Дон перейти, чтобы не было ни у одного мысли об отступлении; о великой же силе врага не раздумывай, ибо не в силе бог, но в правде: Ярослав, перейдя реку, Святополка победил, прадед твой, князь великий Александр, Неву-реку перейдя, короля победил, и тебе, призывая бога следует то же сделать. И если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем - от князей и до простых людей Тебе же, государю великому князю, ныне нужно забыть о смерти, смелыми словами речь говорить, чтобы от тех речей укрепилось войско твое: мы ведь видим, какое великое множество избранных витязей в войске твоем".

И князь великий приказал войску всему через Дон переправляться.

А в это время разведчики поторапливают, ибо приближаются поганые татары. И многие сыны русские возрадовались радостью великую, чая желанного своего подвига, о котором еще на Руси мечтали.

А за многие дни множество волков стекалось на место то, завывая страшно, беспрерывно все ночи, предчувствуя грозу великую. У храбрых людей в войсках сердца укрепляются, другие же люди в войсках, ту прослышав грозу, совсем приуныли: ведь небывалая рать собралась, безумолчно перекликаются, и галки своим языком говорят, и орлы, во множестве с устья Дона слетевшись, по воздуху паря, клекчут, и многие звери свирепо воют, ожидая того дня грозного, богом предопределенного, в который должны лечь тела человеческие: такое будет кровопролитие, будто вода морская. От того-то страха и ужаса великие деревья преклоняются и трава расстилается".

Многие люди из обоих войск печалятся, предвидя свою смерть.

Начали же поганые половцы в великом унынии сокрушаться о конце своей жизни, потому что если умрет нечестивый, то исчезнет память о нем с шумом. Правоверные же люди еще и больше воссияют в радости, ожидая уготованного им чаяния, прекрасных венцов, о которых поведал великому князю преподобный игумен Сергий.

Разведчики же поторапливают, ибо уже близко поганые и вс¦ приближаются. А в шестом часу дня примчался Семен Мелик с дружиной своей, а за ним гналось множество татар: нагло гнались почти до нашего войска, и лишь только русских увидев, возвратились быстро к царю и сообщили ему, что князья русские изготовились к бою у Дона. Ибо божьим промыслом увидели великое множество людей расставленных и сообщили царю: "Князей русских войско вчетверо больше нашего сборища". Тот же нечестивый царь, распаленный дьяволом себе на пагубу, вскричав вдруг, так заговорил: "Таковы мои силы, и если не одолею русских князей, то как возвращусь восвояси? Позора своего не перенесу!" - и повелел поганым своим половцам готовиться к бою.

Семен же Мелик поведал князю великому: "Уже Мамай-царь на Гусин брод пришел, и одна только ночь между нами, ибо к утру он дойдет до Непрядвы. Тебе же, государю великому князю, следует сейчас изготовиться, чтоб не застали врасплох поганые".

Тогда начал князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и с литовскими князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами вплоть до шестого часа полки расставлять. Некий воевода пришел с литовскими князьями, именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем, хорошо он расставил полки, по достоинству, как и где кому подобает стоять.

Князь же великий, взяв с собою брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевод и взъехав на высокое место, увидел образа святых, шитые на христианских знаменах, будто какие светильники солнечные, светящиеся в лучах солнечных; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыри же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, доспехи же русских сынов будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся.

Горестно же видеть и жалостно зреть на подобное русских собрание и устройство их, ибо все единодушны, один за другого, друг за друга хотят умереть, и все единогласно говорят: "Боже, с высот взгляни на нас и даруй православному князю нашему, как Константину, победу, брось под ноги ему врагов-амаликетян, как некогда кроткому Давиду". Всему этому дивились литовские князья, говоря себе: "Не было ни до нас, ни при нас и после нас не будет такого войска устроенного. Подобно оно Александра, царя македонского, войску, мужеству подобны Гедеоновым всадникам, ибо господь своей силой вооружил их!"

Князь же великий, увидев свои полки достойно устроенными, сошел с коня своего и пал на колени свои прямо перед большого полка черным знаменем, на котором вышит образ владыки господа нашего Иисуса Христа, и из глубины души стал взывать громогласно: "О владыка-вседержитель! Взгляни проницательным оком на этих людей, что твоею десницею созданы и твоею кровью искуплены от служения дьяволу.

Вслушайся, господи, в звучание молитв наших, обрати лицо на нечестивых, которые творят зло рабам твоим. И ныне, господи Иисусе, молюсь и поклоняюсь образу твоему святому, и пречистой твоей матери, и всем святым, угодившим тебе, и крепкому и необоримому заступнику нашему и молебнику за нас, тебе, русский святитель, новый чудотворец Петр! На милость твою надеясь, дерзаем взывать и славить святое и прекрасное имя твое, и отца и сына и святого духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!"

Окончив молитву и сев на коня своего, стал он по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: "Братья мои милые, сыны русские, все от мала и до великого! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный приблизился - в эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, господь с нами, сильный в битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения. Каждый из вас пусть теперь изготовится, утром ведь уже невозможно будет приготовиться: ибо гости наши уже приближаются, стоят на реке на Непрядве, у поля Куликова изготовились к бою, и утром нам с ними пить общую чашу, друг другу передаваемую, ее ведь, друзья мои, еще на Руси мы возжелали. Ныне, братья, уповайте на бога живого, мир вам пусть будет с Христом, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы".

Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества святой богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо истинно сказал пророк: "Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная".

И сказал Дмитрий Волынец великому князю: "Хочу, государь, в ночь эту примету свою проверить" - а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а полевой стороне будто горы шатаются - гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: "Слышим, брат,- гроза страшная очень",- и светил Волынец: "Призывай, княже, бога на помощь!"

И повернулся он к войску русскому - и была тишина великая. Спросил тогда Волынец: "Видишь ли что-нибудь, княже?" - тот же ответил: "Вижу: много огненных зорь поднимается..." И сказал Волынец: "Радуйся, государь, добрые это знамения, только бога призывай и не оскудевай верою!"

И снова сказал: "И еще у меня есть примета проверить". И сошел с коня, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и вздохнул тяжело. И спросил князь великий: "Что там, брат Дмитрий?" Тот же молчал и не хотел говорить ему, князь же великий долго понуждал его. Тогда он сказал: "Одна примета тебе на пользу, другая же - к скорби. Услышал я землю, рыдающую двояко: одна сторона, точено какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень. Я ведь до этого много теми приметами битв проверил, оттого и рассчитываю на милость Божию-молитвою святых страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей ваших, и прочих чудотворцев, русских хранителей, я жду поражения поганых татар. А твоего христолюбивого войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет".

Услышав это, князь великий прослезился и сказал: "Господу богу все возможно: всех нас дыхание в его руках!" И сказал Волынец: "Не следует тебе, государю, этого войску рассказывать, но только каждому воину прикажи богу молиться и святых его угодников призывать на помощь. А рано утром прикажи им сесть на коней своих, каждому воину, и вооружиться крепко и крестом осенить себя: это ведь и есть оружие на противников, которые утром свидятся с нами".

В ту же ночь некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке Чурове за мужество его для верной охраны от поганых. Его исправляя, бог удостоил его в ночь эту видеть зрелище дивное. На высоком месте стоя, увидел он облако, с востока идущее, большое весьма, будто какие войска к западу шествуют. С южной же стороны пришли двое юношей, одетые в светлые багряницы, лица их сияли, будто солнца, в обоих руках острые мечи, и сказали предводителям войска: "Кто вам велел истребить отечество наше, которое нам господь даровал? И начали их рубить и всех порубили, ни один из них не спасся. Тот же Фома, с тех пор целомудрен и благоразумен, уверовал в бога, а о том видении рассказал наутро великому князю одному. Князь же великий сказал ему: "Не говори того, друже, никому",- и, воздев руки к небу, стал плакать, говоря: "Владыко господи человеколюбец! Молитв ради святых мучеников Бориса и Глеба помоги мне, как Моисею на амаликетян, и как старому Ярославу на Святополка, и прадеду моему великому князю Александру на похвалявшегося короля римского, пожелавшего разорить отечество его. Не по грехам же моим воздай мне, но излей на нас милость свою, простри на нас милосердие свое, не дай нас в осмеяние врагам нашим, чтобы не издевались над нами враги наши, не говорили страны неверных: "Где же бог, на которого они так надеялись" Но помоги, господи, христианам, ими ведь славятся имя твое святое!"

И отослал князь великий брата своего, князя Владимира Андреевича, вверх по Дону в дубраву, чтобы там затаился полк его, дав ему лучших знатоков из своей свиты, удалых витязей, твердых воинов. А еще с ним отправил знаменитого своего воеводу Дмитрия Волынского и других многих.

Когда же настал, месяца сентября в восьмой день, великий праздник Рождества святой богородицы, на рассвете в пятницу, когда всходило солнце и туманное утро было, начали христианские стяги развеваться и трубы боевые во множестве звучать. И вот уже русские кони взбодрились от звука трубного, и каждый воин идет под своим знаменем. И радостно было видеть полки, выстроенные по совету твердого воеводы Дмитрия Боброка Волынца.

Когда же наступил второй час дня, начали звуки труб у обоих войск возноситься, но татарские трубы словно онемели, а русские трубы загремели громче. Полки же еще не видят друг друга, ибо утро было туманное. А в это время, братья, земля стонет страшно, грозу великую предрекая на восток вплоть до моря, а на запад до самого Дуная, и огромное то поле Куликово прогибается, а реки выступали из берегов своих, ибо никогда не было стольких людей на месте том.

Когда же князь великий пересел на лучшего коня, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца своего, то слезы потоками текли из очей его: "Отцы и братья мои, господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-бог и спаситель душ наших".

Укрепив полки, снова вернулся под свое знамя черное, и сошел с коня, и на другого коня сел, и сбросил с себя одежду царскую, и в другую оделся. Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел, ибо любил его сверх меры, и знамя свое черное повелел оруженосцу своему над Бренком держать. Под тем знаменем и убит был вместо великого князя.

Князь же великий стал на месте своем, и, сняв с груди своей живоносный крест, на котором были изображены страдания Христовы и в котором находился кусочек живоносного древа, восплакал горько и сказал: "Итак, на тебя надеемся, живоносный господен крест, в том же виде явившийся греческому царю Константину, когда он вышел на бой с нечестивыми, и чудесным твоим видом победил их. Ибо не могут поганые нечестивые половцы твоему образу противостоять; так, господи, и покажи милость свою на рабе твоем!"

В это же время пришел к нему посланный с грамотами от преподобного старца игумена Сергия, а грамотах написано: "Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску - мир и благословение!" Князь же великий, прослушав писание преподобного старца и расцеловав посланца с любовью, тем письмом укрепился, точно какими-нибудь твердыми бронями. А еще дал посланный старец от игумена Сергия хлебец пречистой богородицы, князь же великий принял хлебец святой и простер руки свои, вскричав громогласно: "О великое имя все святой троицы, о пресвятая госпожа богородица, помоги нам молитвами той обители и преподобного игумена Сергия; Христе боже, помилуй и спаси души наши!"

И сел на лучшего своего коня, и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сам сразиться с погаными от великой печали души своей, за свою великую обиду, за святые церкви и веру христианскую. Многие же русские богатыри, удержав его, помешали ему сделать это, говоря: "Не следует тебе, великому князю, прежде всех самому в бою биться, тебе следует в стороне стоять и на нас смотреть, а нам нужно биться и мужество свое и храбрость перед тобой показать: если тебя господь спасет милостью своею, то ты будешь знать, кого чем наградить. Мы же готовы все в этот день головы свои положить за тебя, государь, и за святые церкви, и за православное христианство. Ты же должен, великий князь, рабам своим, насколько кто заслужит своей головой, память сотворить, как Леонтий-царь Федору Тирону, в книге соборные записать наши имена, чтобы помнили русские сыны, которые после нас будут. Если же тебя одного погубим, то от кого нам и ждать, что по нас поминание устроит? Если все спасемся, а тебя одного оставим, то какой нам успех? И будем как стадо овечье, не имеющее пастыря: влачится оно по пустыне, а набежавшие дикие волки рассеят его, и разбегутся овцы кто куда, Тебе, государь, следует себя спасти, да и нас".

Князь же великий прослезился и сказал: "Братья мои милые, русские сыны, доброй вашей речи я не могу ответить, а только благодарю вас, ибо вы воистину благие рабы божьи. Ведь хорошо вы знаете о мучении Христова страстотерпца Арефы. Когда его мучили и приказал царь вести его перед народом и мечом зарубить, доблестные его друзья, один перед другим торопясь, каждый из них свою голову палачу под меч преклонял вместо Арефы, вождя своего, понимая славу поступка своего. Арефа же, вождь, сказал воинам своим: "Так знайте, братья мои, у земного царя не я ли больше вас почтен был, земную славу и дары приняв? Так и ныне впереди идти подобает мне также к небесному царю, голове моей следует первой отсеченной быть, а точнее сказать - увенчанной". И, подступив, палач отрубил голову его, а потом и воинам его отсек головы. Так же и я, братья. Кто больше меня из русских сынов почтен был и благое беспрестанно принимал от господа? А ныне зло нашло на меня, неужели не смогу я претерпеть: ведь из-за меня одного это все и воздвиглось. Не могу видеть вас, побеждаемых, и все, что последует, не смогу перенести, потому и хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью погибнуть за святую веру христианскую! Если умру - с вами, если спасусь - с вами!"

И вот уже, братья, в то время полки ведут: передовой полк ведет Дмитрий Всеволодович да брат его, князь Владимир Всеволодович, а с правой руки полк ведет Микула Васильевич с коломенцами, а с левой руки полк ведет Тимофей Волуевич с костромичами. Многие же полки поганых бредут со всех сторон: от множества войска нет им места, где сойтись. Безбожный царь Мамай, выехав на высокое место с тремя князьями, следит за людским кровопролитием.

Увидев, что настал третий час дня, князь великий произнес: "Вот уже гости наши приблизились и передают друг Другу круговую чашу, что первые уже испили ее, и возвеселились, и уснули, ибо уже время пришло и час настал храбрость свою каждому показать". И стегнул каждый воин своего коня, и воскликнули все единогласно: "Снами бог!" - и еще: "Боже христианский, помоги нам!",- а поганые татары своих богов стали призывать.

И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть то свирепое побоище. Ибо в один только час, в мановение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий божьих! Воля господня свершается: час, и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами.

Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские, и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно, и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще и божьею силою сохранен был. Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их божьей милостью, они еще больше утвердились.

Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича; он поведал великому князю, говоря: "В шестой час этого дня видел я, как над вами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан".

Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели - уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: "Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!" И ответил Дмитрий: "Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать божья и помощь христианам". И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: "Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно!" Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: "Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!"

И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: "Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!" - и прибавил: "Братья моя, друзья, смелее: сила святого духа помогает нам!"

Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.

Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: "Увы, нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!" И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя посекли их, точно лес вырубали - будто трава под косой ложится за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на берегу кричали, говоря: "Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко -и в ад сошел ты!" И многие раненые наши, и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.

Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса и великого своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, ожигает их.

И Мамай, увидев новых воинов, что, будто лютые звери, скакали и разрывали врагов, как овечье стадо, сказал своим: "Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!" И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: "Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!"

И многие погнались за ними и не догнали, потому что кони их утомились, а у Мамая свежи кони его, и ушел он от погони.

И это все случилось милостью бога всемогущего и пречистой матери божьей и молением и помощью святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей-разбойник, когда в охраненье стоял, как уже написано выше. Некоторые же гнались за татарами и, всех добив, возвращались, каждый под свое знамя.

Князь же Владимир Андреевич стал на поле боя под черным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда, и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитие: как морское пространство, а трупов человеческих -как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а реки три дня кровью текли.

И сказали литовские князья: "Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если среди мертвых трупов лежит?" Другой же воин сказал: "Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею". Еще один сказал: "Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился ними". Некий князь, именем Стефан Новосильский, тот сказал: "Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, и: раненный весь. Оттого не мог я ему помочь, что преследовали меня три татарина и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился".

Князь же Владимир сказал: "Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата мого сыщет, тот воистину первым будет средь нас!; И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победы победителя. И некоторые набрели на убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий; другие же набрели на убитого князя Федора Семеновича Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что похож был на него.

Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба родом костромичи. Чуть отошли от места битвы - и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему. Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: "Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!"

Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: "Радуйся, князь наш, подобный прежнему Ярославу, новый Александр, победитель врагов: победы этой честь тебе принадлежит!" Князь же великий едва проговорил: "Что там,- поведайте мне". И сказал князь Владимир: "Милостью божьей и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия,- тех всех молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись".

И привели ему коня, и, сев на коня и выехав на великое, страшное и грозное место битвы, увидел войска своего убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того убитых, и, обратясь к Волынцу, сказал: "Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть".

И поехал с братом своим и с оставшимися князьями и воеводами по месту битвы, восклицая от боли сердца своего и слезами обливаясь, и так сказал: "Братья, русские сыны, князья, и бояре, и воеводы, и слуги боярские! Судил вам господь бог такою смертью умереть. Положили вы головы свои за святые церкви и за православное христианство". И немного погодя подъехал к месту, на котором лежали убитые вместе князья белозерские: настолько твердо бились, что один за другого погибли. Тут же поблизости лежал убитый Михаил Васильевич; став же над ними, любезными воеводами, князь великий начал плакать и говорить: "Братья мои князья, сыны русские, если имеете смелость пред богом, помолитесь за нас, чтобы вместе с вами нам у господа бога быть,- ибо знаю, что послушает вас бог!"

И дальше поехал, и нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, а около него лежит стойкий страж Семен Мелик, поблизости от них Тимофей Волуевич убитый. Став же над ними, князь великий прослезился и сказал: "Брат мой возлюбленный, из-за сходства со мною убит ты. Какой же раб так может господину служить, как этот, ради меня сам на смерть добровольно грядущий! Воистину древнему Авису подобен, который был в войске Дария Персидского и так же, как ты, поступил". Так как лежал тут и Мелик, сказал князь над ним: "Стойкий мой страж, крепко охраняем был я твоею стражею". Приехал и на другое место, увидел Пересвета-монаха, а перед ним лежит поганый печенег, злой татарин, будто гора, и тут же вблизи лежит знаменитый богатырь Григорий Капустин. Повернулся князь великий к своим и сказал: "Видите, братья, зачинателя своего, ибо этот Александр Пересвет, пособник наш, благословенный игуменом Сергием, и победил великого, сильного, злого татарина, от которого испили бы многие люди смертную чашу".

И отъехав на новое место, повелел он трубить в сборные трубы, созывать людей. Храбрые же витязи, достаточно испытав оружие свое над погаными татарами, со всех сторон бредут на трубный звук. Шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие - мученические, иные же - псалмы,- все христианские песни. Каждый воин идет, радуясь, на звук трубы.

Когда же собрались все люди, князь великий стал посреди них, плача и радуясь: об убитых плачет, а о здравых радуется. Говорил же: братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служилые люди всей земли! Подобает вам так служить, а мне - по достоинству восхвалять вас. Если же сбережет меня господь и буду на своем престоле, на великом княжении в граде Москве, тогда по достоинству одарю вас. Теперь же вот что сделаем: каждый ближнего своего похороним, чтобы не попали зверям на съедение тела христианские".

Стоял князь великий за Доном на поле боя восемь дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Тела христиан в землю погребли, нечестивых тела брошены были зверям и птицам на растерзание.

И сказал князь великий Дмитрий Иванович: "Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей". Говорит боярин московский, именем Михаил Александрович, а был он в полку у Микулы у Васильевича, счетчик был гораздый: "Нет у нас, государь, сорока бояр московских, да двенадцати князей Белозерских да тринадцати бояр - посадников новгородских, да пятидесяти бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр серпуховских, да двадцати бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцати пяти бояр владимирских, да пятидесяти бояр суздальских, да сорока бояр муромских, да тридцати трех бояр ростовских, да двадцати бояр дмитровских, да семидесяти бояр Можайских, да шестидесяти бояр звенигородских, да пятнадцати бояр угличских, да двадцати бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет; но только знаем: погибло у нас дружины всей двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у нас дружины пятьдесят тысяч".

И сказал князь великий: "Слава тебе, высший творец, царь небесный, милостивый Спас, что помиловал нас, грешных, не отдал в руки врагов наших, поганых сыроядцев. А вам, братья, князья, и бояре, и воеводы, и младшая дружина, русские сыны, суждено место между Доном и Непрядвой, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за землю Русскую, за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в сей жизни и в будущей!" И плакал долгое время, и сказал князьям и воеводам своим: "Поедем, братья, в свою землю Залесскую, к славному граду Москве, вернемся в свои вотчины и дедины: чести мы себе добыли и славного имени!"

Поганый же Мамай тогда побежал с побоища, и достиг города Кафы, и, утаив свое имя, вернулся в свою землю, не желая стерпеть, видя себя побежденным, посрамленным и поруганным. И снова гневался, сильно ярясь, и еще зло замышляя на Русскую землю, словно лев рыкая и будто неутолимая ехидна. И, собрав оставшиеся силы свои, снова хотел изгоном идти на Русскую землю. И когда он так замыслил, внезапно пришла к нему весть, что царь по имени Тохтамыш с востока, из самой Синей Орды, идет на него. И Мамай, который изготовил войско для похода на Русскую землю, с тем войском пошел против Тохтамыша. И встретились на Калке, и был между ними бой большой. И царь Тохтамыш, победив царя Мамая, прогнал его. Мамаевы же князья, и союзники, и есаулы, и бояре били челом Тохтамышу, и принял тот их, и захватил Орду, и сел на царстве. Мамай же убежал снова в Кафу один; утаив свое имя, скрывался здесь, и опознан был каким-то купцом и тут убит он был фрягами; и так зло потерял жизнь свою. Об этом же кончим здесь.

Ольгерд же Литовский, прослышав, князь великий Дмитрий Иванович победил Мамая, возвратился восвояси со стыдом велик. Олег же Рязанский, узнав, что хочет князь великий послать на него войско, испугался и убежал из своей вотчины с княгинею и с боярами; рязанцы же били челом великому князю, и князь великий посадил в Рязани своих наместников.

Большую, чем «Задонщина», популярность приобрело на Руси другое произведение о Куликовской битве — «Сказание о Мамаевом побоище». Это обширное литературное произведение, построенное по всем правилам средневековой воинской повести: с четким противопоставлением своих и врагов, с непременным упоминанием княжеских молитв к Богу и обращений к воинам, с описанием дипломатических переговоров, с яркими и подробными описаниями сборов войска и самого сражения.

Автор «Сказания» многое заимствовал из «Задонщины», летописных повестей о Куликовской битве. Некоторые эпизоды «Сказания» восходят к устным преданиям и легендам: это описание поединка Пересвета с татарским богатырем, рассказ о том, как Дмитрий Иванович перед сражением меняется одеждой с боярином Михаилом Бренком, эпизод «испытания примет» в ночь накануне сражения. Целый ряд подробностей Куликовской битвы дошел до нас только благодаря «Сказанию», они не зафиксированы в других литературных памятниках о Мамаевом побоище и исторических документах. Только в «Сказании» рассказывается о поединке Пересвета, приводятся данные об «уряжении» полков на поле битвы, только из «Сказания» нам известно, что исход боя решили действия засадного полка и многие другие детали и факты.

В литературном отношении «Сказание о Мамаевом побоище» во многом отличается от предыдущих воинских повестей. Назовем некоторые из этих отличий. Автор «Сказания» последователен в религиозном истолковании исторических событий. Этот религиозный взгляд на ход Куликовской битвы отражается уже в полном названии произведения. Победа на Куликовом поле Дмитрию Ивановичу «дарована Богом», поражение монголо-татар рассматривается как «возвышение христиан над безбожными язычниками». Религиозное осмысление событий определило и выбор художественных приемов изображения, манеры повествования. Постоянно автор использует сравнения происходящих событий и героев с событиями и героями библейской и мировой истории. Он вспоминает библейских героев — Гедеона и Моисея, Давида и Голиафа, а также Александра Македонского и византийского императора Константина Великого, Александра Невского и Ярослава Мудрого. Библейские и исторические сопоставления придают повествованию особую многозначительность, подчеркивают важность битвы на Куликовом поле не только для Русской земли.

Резко противопоставлены и главные действующие лица — Дмитрий Донской и Мамай. Дмитрий Иванович — благочестивый христианин, во всем полагающийся на Бога. Его характеристики в «Сказании» более напоминают характеристики святого, нежели государственного деятеля и полководца: перед каждым серьезным шагом князь обращается с пространными молитвами к Богу, Богородице, русским святым, он исполнен благоговейной кротости, смирения. Дмитрию Ивановичу помогают в борьбе с Мамаем небесные силы, на помощь приходит небесное воинство, предводительствуемое святыми Борисом и Глебом, является видение — спускающиеся с неба венцы. В «Сказании о Мамаевом побоище» подчеркивается, что игумен Троице-Сергиева монастыря, особо почитаемый на Руси Сергий Радонежский, благословляет Дмитрия Донского на битву, посылает к нему монахов-воинов Пересвета и Ослябю, непосредственно перед сражением присылает послание («грамоту») с благословением на битву с врагом.

Мамай, напротив, олицетворяет собой вселенское зло, его действиями руководит дьявол, он «безбожный» и хочет не только победить русское воинство, но и разрушить православные церкви. Он воплощение всех пороков — гордости, самонадеянности, коварства, злобы.

Цитаты из Священного Писания, многочисленные молитвы и обращения к Богу, пророчества и чудесные видения, покровительство небесных сил и святых, следование определенному «этикету», определенным правилам при описании походов и сражений (четкое противопоставление своих и врагов, молитва князя и воинов перед выступлением, проводы воинов и князей их женами, описание парадного шествия войск и расстановки их на поле битвы, речь князя к дружине перед боем, «стояние на костях» и т. д.) придают «Сказанию о Мамаевом побоище» торжественность, церемониальность.

Перечисленными особенностями не исчерпывается художественное своеобразие произведения. Поэтический талант и вдохновение обнаруживает автор в описании батальных сцен. После расстановки полков Дмитрий Иванович с князьями и воеводами выезжает на высокое место, и их взглядам открывается дивная картина. Вся картина строится на образах света, солнца; все ярко, все сияет, блещет, светится, все полно движения. Русское воинство автор рисует с особой любовью, как единую, сплоченную, грозную силу. Каждый из авторов воинских повестей находит свои слова, чтобы передать восхищение русскими воинами. Автор «Сказания» с гордостью именует их «удалыми витязями», «твердыми воинами», «богатырями русскими», но чаще всего называет безымянных героев торжественно и по-отцовски «сыны русские». Все они «единодушно готовы умереть друг за друга», все «чают желанного своего подвига».

Не только в изображении мужества и подвига на поле битвы проявляется художественный дар автора «Сказания», но и в описании душевных состояний героев. Плач княгини Евдокии, проводившей своего мужа в поход, начинается как торжественная церемониальная молитва. Это молитва великой княгини, которой небезразличны государственные интересы: «Не допусти, Господи, того, что за много лет до этого было, когда страшная битва была у русских князей на Калке...» Но это и плач жены, матери, у которой два «молоденьких» сына. И так трогательно звучат ее слова: «Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, Господи, отца их, великого князя, здоровым...»

Автор много внимания уделяет изображению эмоциональных состояний своих героев, особенно Дмитрия Ивановича Донского. Князь печалится, узнав о готовящемся походе Мамая, скорбит и гневается при известии об измене Олега Рязанского, еле сдерживает слезы, прощаясь с женой; «в великой печали сердца своего» призывает свои полки сражаться, не отступая; «восклицая от боли сердца», не сдерживая слез, он ездит по полю битвы, оплакивая погибших. Поразительно по своей проникновенности обращение Дмитрия Ивановича к воинам накануне битвы. В его словах столько внимания, участия, столько «жалости» к «сыновьям русским», многие из которых завтра погибнут.

Наряду с христианскими добродетелями (простотою, смирением, благочестивостью) автор изображает государственную мудрость и полководческий талант великого князя. Дмитрий Иванович принимает энергичные меры, узнав, что Мамай идет на Русскую землю, он созывает князей в Москву, рассылает грамоты с призывом идти против Мамая, посылает в поле сторожевые отряды, «уряжает» полки. Он проявляет и личную доблесть на поле битвы. Перед началом боя Дмитрий Иванович переодевается в доспехи простого воина, чтобы биться наравне со всеми и раньше всех вступить в бой. Дмитрия Ивановича пытаются удержать, но он непреклонен: «Хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертию умереть за святую веру христианскую. Если умру — с вами, если спасусь — с вами!» Одни его видели на поле боя «твердо бьющимся с погаными палицею своею», другие рассказывали, как четыре татарина напали на великого князя и он мужественно бился с ними. Весь израненный, Дмитрий Иванович должен был уйти с поля битвы и укрыться в лесу. Когда же его нашли, то он едва проговорил: «Что там, поведайте мне». Эта короткая, простая фраза достоверно передает состояние израненного, измученного человека, которому трудно даже говорить. Вся сюжетная линия — переодевание князя, его решение сражаться в первых рядах, ранение, известие о гибели в момент, как могло показаться, полного разгрома русских сил, сообщение очевидцев о том, как мужественно бился Дмитрий Иванович, длительные поиски — выстроена автором очень умело. Подобное развитие событий вызывало повышенный интерес читателя к повествованию, усиливало тревогу за исход битвы, за судьбу князя.

Мудрость Дмитрия Ивановича как политика и человека автор «Сказания» видит и в том, что великий князь сумел собрать вокруг себя умных, верных, опытных советников и помощников. Соратники князя изображаются в «Сказании о Мамаевом побоище» как отважные, бесстрашные воины и умные полководцы. У каждого из них свои личные заслуги перед князем, свой особый вклад в победу, свой подвиг на Куликовом поле. Дмитрий и Андрей Ольгердовичи советуют перейти Дон, чтобы ни у кого не было мысли об отступлении: «Если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем». Семен Мелик предупреждает великого князя о приближении Мамая и торопит с подготовкой к бою, чтобы татары не застали врасплох. Дмитрий Волынец расставляет полки на Куликовом поле, ему принадлежит общий замысел боя. Пересвет начинает бой и в поединке с татарским богатырем умирает первым. Михаил Бренок, сражаясь под знаменем великого князя и в его одеждах, погибает вместо него. Двоюродный брат Дмитрия князь Владимир Андреевич Серпуховской возглавляет засадный полк, он и решает исход битвы.

Рассказ о выступлении засадного полка является кульминационным эпизодом «Сказания». Уже шесть часов длилось «свирепое побоище», в седьмом часу «начали одолевать поганые». Воинам, стоящим в засаде, невыносимо смотреть, как погибают их братья, они рвутся в бой. «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять?» — восклицает князь Владимир Андреевич, не в силах смотреть, как гибнут русские воины. Но опытный воевода Дмитрий Волынец останавливает князя и воинов, говоря, что еще не пришел их час. Томительно, мучительно до слез это ожидание. Но вот наконец Волынец воскликнул: «Княже Владимир, настало ваше время и час удобный пришел!»

И выскочили русские воины «из дубравы зеленой». Татары же с горечью восклицают: «Увы нам, Русь снова перехитрила: младшие с нами бились, а лучшие все сохранились». Видя себя «посрамленным и поруганным», «сильно ярясь», Мамай обращается в бегство, и завершается «Сказание» рассказом о том, как «зло потерял жизнь свою» царь Мамай.

«Сказание о Мамаевом побоище» — одно из самых распространенных в Древней Руси произведений. Это сложное, несколько тяжеловатое по своему стилю произведение пользовалось большой популярностью. Множество списков этого произведения говорит о том, что древнерусские читатели и книжники по достоинству оценили мастерство автора «Сказания», его умение создать панорамную картину событий, захватывающую своей грандиозностью, и одновременно так выстроить свой рассказ, что интерес к нему не ослабевал, несмотря на сложность языка, обилие молитв, сравнений и цитат из Библии. Сопоставления с библейскими героями и событиями, цитаты из Священного Писания, пространные молитвы трудны для восприятия читателя нашего времени. А для современников автора «Сказания» они были проявлением его литературной образованности, умения, мастерства. Писатели более позднего времени стремились подражать «Сказанию», оно во многом определило пути развития воинской повести в XVI — XVII веках.

Наиболее подробное описание событий Куликовской битвы сохранило нам «Сказание о Мамаевом побоище» – основной памятник Куликовского цикла. Произведение это пользовалось огромной популярностью у древнерусских читателей. Сказание многократно переписывалось и перерабатывалось и дошло до нас в восьми редакциях и большом количестве вариантов. О популярности памятника у средневекового читателя как «четьего» произведения свидетельствует большое число лицевых (иллюстрированных миниатюрами) списков его.
Точное время создания «Сказания о Мамаевом побоище» неизвестно. В тексте Сказания встречаются анахронизмы и ошибки (на некоторых из них мы остановимся подробнее ниже). Обычно они объясняются поздним происхождением памятника. Это глубокое заблуждение. Отдельные из этих «ошибок» настолько очевидны, что в развернутом повествовании об историческом событии они не могли иметь места, если бы автор не преследовал этим какой то определенной цели. И, как мы убедимся далее, умышленная замена одного имени другим имела смысл только в том случае, если рассказ составлялся не в слишком отдаленное от описываемых в нем событий время. Анахронизмы и «ошибки» Сказания объясняются публицистической направленностью произведения.
В последнее время вопрос о датировке Сказания привлек к себе много внимания. Ю. К. Бегунов относит время создания Сказания на период между серединой и концом XV в., И. Б. Греков – к 90 м гг. XIV в., В. С. Мингалев – к 30–40 м гг. XVI в., М. А. Салмина – к периоду с 40 х гг. XV в. до начала XVI в. Вопрос этот весьма гипотетичен и считать его решенным нельзя. Мы считаем наиболее вероятным датировать возникновение Сказания первой четвертью XV в. Особый интерес к Куликовской битве в это время может объясняться вновь обострившимися взаимоотношениями с Ордой, и в частности нашествием Едигея на Русь в 1408 г. Нашествие Едигея, успех которого объяснялся недостаточной сплоченностью и единодушием русских князей, пробуждает мысль о необходимости восстановить единение под руководством великого князя московского для борьбы с внешним врагом. Эта мысль является основной в Сказании.
Главный герой Сказания – Дмитрий Донской. Сказание – это не только рассказ о Куликовской битве, но и произведение, посвященное восхвалению великого князя московского. Автор изображает Дмитрия мудрым и мужественным полководцем, подчеркивает его воинскую доблесть и отвагу. Все остальные персонажи группируются вокруг Дмитрия Донского. Дмитрий – старший среди русских князей, все они – его верные вассалы, его младшие братья. Взаимоотношения между старшими и младшими князьями, которые представляются автору идеальными и которым должны следовать все русские князья, показаны в памятнике на примере отношений между Дмитрием Ивановичем и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским. Владимир Андреевич всюду рисуется верным вассалом великого князя московского, беспрекословно выполняющим все его повеления. Такое подчеркивание преданности и любви князя серпуховского к князю московскому наглядно иллюстрировало вассальную преданность младшего князя князю старшему.
В Сказании поход Дмитрия Ивановича благословляет митрополит Киприан, который в действительности в 1380 г. даже не находился в пределах Руси, а из за «замятни» на митрополии (см. ранее) в Москве вообще не было в это время митрополита. Это, конечно, не ошибка автора Сказания, а литературно публицистический прием. Автору Сказания, поставившему своей целью в лице Дмитрия Донского показать идеальный образ великого князя московского, необходимо было представить его поддерживающим прочный союз с митрополитом. В число действующих лиц из публицистических соображений автор мог ввести митрополита Киприана, хотя это и противоречило исторической действительности (формально Киприан являлся в это время митрополитом всея Руси).
Мамай, враг Русской земли, изображается автором Сказания в резко отрицательных тонах. Он полная противоположность Дмитрию Донскому: всеми деяниями Дмитрия руководит бог, все, что делает Мамай, – от дьявола. Принцип «абстрактного психологизма» в данном случае проявляется очень ярко. Так же прямолинейно противопоставлены русским воинам татары. Русское войско характеризуется как светлая, нравственно высокая сила, татарское – как сила мрачная, жестокая, резко отрицательная. Даже смерть совершенно различна для тех и других. Для русских это слава и спасение для жизни вечной, для татар – погибель бесконечная: «Мнози людие от обоих унывають, видяще убо пред очима смерть. Начаша же погании половци с многым студом омрачатися о погибели жывота своего, понеже убо умре нечестивый, и погыбе память их с шумом. А правовернии же человеци паче процьветоша радующеся, чающе съвръшенаго оного обетованиа, прекрасных венцов, о них же поведа великому князю преподобный игумен Сергий».
Литовским союзником Мамая в Сказании назван князь Ольгерд. На самом деле во время событий Куликовской битвы союз с Мамаем заключил сын Ольгерда Ягайло, а Ольгерд к этому времени уже умер. Как и в случае с Киприаном, перед нами не ошибка, а сознательный литературно публицистический прием. Для русского человека конца XIV – начала XV в., а особенно для москвичей, имя Ольгерда было связано с воспоминаниями о его походах на Московское княжество; это был коварный и опасный враг Руси, о воинской хитрости которого сообщалось в летописной статье некрологе о его смерти. Поэтому назвать Ольгерда союзником Мамая вместо Ягайла могли только в то время, когда это имя было еще хорошо памятно как имя опасного врага Москвы. В более позднее время такая перемена имен не имела никакого смысла. Не случайно поэтому уже в ранний период литературной истории памятника в некоторых редакциях Сказания имя Ольгерда заменяли в соответствии с исторической правдой именем Ягайла. Называя союзником Мамая Ольгерда, автор Сказания тем самым усиливал и публицистическое и художественное звучание своего произведения: против Москвы выступали самые коварные и опасные враги, но и они потерпели поражение. Замена имени литовского князя имела и еще один оттенок: в союзе с Дмитрием выступали князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, дети Ольгерда. Благодаря тому, что в Сказании фигурировал Ольгерд, получалось, что против него выступали даже собственные дети, что также усиливало и публицистическую и сюжетную остроту произведения.
Героический характер события, изображенного в Сказании, обусловил обращение автора к устным преданиям о Мамаевом побоище, к эпическим рассказам об этом событии. К устным преданиям, скорее всего, восходит эпизод единоборства перед началом общего сражения инока Троице Сергиева монастыря Пересвета с татарским богатырем. Эпическая основа ощущается в рассказе об «испытании примет» Дмитрием Волынцем – опытный воевода Дмитрий Волынец с великим князем в ночь накануне боя выезжают в поле между русскими и татарскими войсками, и Волынец слышит, как земля плачет «надвое» – о татарских и русских воинах: будет много убитых, но все же русские одолеют. Устное предание, вероятно, лежит и в основе сообщения Сказания о том, что Дмитрий перед сражением надел княжеские доспехи на любимого воеводу Михаила Бренка, а сам в одежде простого воина с железной палицей первым ринулся в бой. Влияние устной народной поэзии на Сказание обнаруживается в использовании автором отдельных изобразительных средств, восходящих к приемам устного народного творчества. Русские воины сравниваются с соколами и кречетами, русские побивают врагов «аки лес клоняху, аки трава от косы постилается». Как отражение фольклорного влияния может расцениваться плач великой княгини Евдокии после прощания с князем, уходящим из Москвы на борьбу с татарами. Хотя автор дает этот плач в форме молитвы, все же в нем можно отметить и отражение элементов народного плача причитания. Поэтичностью проникнуты описания русского воинства («Доспехы же русских сынов, аки вода в вся ветры колыбашеся. Шоломы злаченыя на главах их, аки заря утренняа в время ведра светящися, яловци же шоломов их, аки пламя огньное пашется», с. 62–63), ярки картины природы, глубоко эмоциональны и не лишены жизненной правдивости отдельные авторские замечания. Рассказывая, например, о прощании уходящих из Москвы на битву воинов с женами, автор пишет, что жены «в слезах и въсклицании сердечнем не могуще ни слова изрещи», и добавляет, что «князь же великий сам мало ся удръжа от слез, не дав ся прослезити народа ради» (с. 54).
Широко пользовался автор Сказания поэтическими образами и средствами «Задонщины». Взаимодействие этих памятников носило обоюдный характер: в поздних списках «Задонщины» встречаются вставки из «Сказания о Мамаевом побоище».
«Сказание о Мамаевом побоище» представляло для читателей интерес уже тем, что оно подробно описывало все обстоятельства Куликовской битвы. Некоторые из них носили легендарно эпический характер, некоторые являются отражением действительных фактов, ни в каких других источниках не зафиксированных. Однако не только в этом привлекательность произведения. Несмотря на значительный налет риторичности, «Сказание о Мамаевом побоище» имеет ярко выраженный сюжетный характер. Не только само событие, но и судьбы отдельных лиц, развитие перипетий сюжета заставляло читателей волноваться и сопереживать описываемому. И в целом ряде редакций памятника сюжетные эпизоды усложняются, увеличивается их количество. Все это делало «Сказание о Мамаевом побоище» не только историко публицистическим повествованием, но и произведением, которое могло увлечь читателя своим сюжетом и характером развития этого сюжета.

Хочется начать словами выдающегося отечественного историка Георгия Владимировича Вернадского:

«Монгольский период – одна из наиболее значимых эпох во всей русской истории. Монголы владычествовали по всей Руси около столетия, и даже после ограничения их власти в Западной Руси в середине четырнадцатого столетия они продолжали осуществлять контроль над Восточной Русью, хотя и в более мягкой форме, еще столетие. Это был период глубоких перемен во всем политическом и социальном устройстве страны, в особенности Восточной Руси. Прямо или косвенно монгольское нашествие способствовало падению политических институтов Киевского периода и росту абсолютизма и крепостничества».

Завезли-таки подлые монголы крепостничество на нашу родную Русь. Правда, почему-то крепостничество с немецкими корнями завезли, но сейчас не об этом. Мы о самих монголах.

Вернадский в данном случае олицетворяет глобальный выход России в нынешнее состояние с недрами монголо-татарского ига. Он подчеркивает, что все имеющиеся у нас институты – социальные, правовые, властные и даже религиозные – зародились во время трехсотлетнего пребывания Руси под монголами. По сути, все, что мы имеем и хорошего, и плохого, несет в себе отпечаток монгольского наследия.

Серьезное заявление! Действительно, куда уж серьезней? Имеют ли право россияне удостовериться в правдивости такого утверждения. Конечно, имеют. Все вместе и каждый в отдельности. Это, пожалуй, даже не право, а, скорее, долг. Перед нашими детьми, во всяком случае.

Все ли мы наследники монгольских порядков? Ведь даже в самом названии «монголо-татарское иго» имеется некоторая двойственность. Так все-таки монгольских или татарских? Если в основном монгольских, тогда насколько татарских? А если исключительно монгольских, тогда при чем здесь татарских?

Вопрос национальности, как видим, первичен. Какая же все-таки национальность лежит в основе нашей нынешней государственности? Ведь если Чингисхан по общему мнению больше принадлежит к монголам, чем к татарам, то, например, с Мамаем такой ясности нет. А с войсками, которыми командовал Мамай про ясность уже и речи не идет. Все ли так прозрачно с нашей наследственностью?

Давайте попробуем немного покопаться в этом вопросе и для простоты сформулируем его так: к какой национальности принадлежали войска Мамая?

А. Н. Сахаров: «В центре туменов Мамая шли наемные панцирники. Ударная монгольская конница располагалась на флангах». Правда, «ударного монгольского конника» Челубея, выехавшего на схватку с Пересветом, Сахаров именует уже не монголом, а скромнее – татарином.

Л. В. Жукова: «По преданию, сражение началось поединком Александра Пересвета с Темир-мурхой, затем монгольская конница атаковала русские войска, и Мамаю удалось добиться перевеса».

Н. М. Карамзин: «На пространстве десяти верст лилась кровь христиан и неверных. Ряды смешались: инде россияне теснили моголов , инде моголы россиян…»

Примечательно, что за несколько строк до этого Карамзин в своем пятом томе четко перечисляет национальности, входившие в состав могольского войска. С его слов, оно состояло из татар, половцев, хазарских турков, черкесов, ясов, армян, крымских генуэзцев и кавказских жидов .

Пусть нас упрекают в чем угодно, но смеялись мы в этом месте до упаду. Ведь не каждый день сталкиваешься с утверждением о том, что монгольское войско состояло из евреев.

Подробно описав национальности Мамаева войска, Карамзин, очевидно, пытался представить себе большие глаза армян, греческие профили крымских генуэзцев и вьющиеся пейсы кавказских жидов. Выстроив воображаемых воинов в один ряд, Карамзин отбросил сомнения: «Ошибки быть не может, это самые взаправдишные моголы!» И тут же записал, как мы уже читали: «Инде россияне, инде моголы ».

Н. И. Костомаров: «На десять верст огромное Куликово поле было покрыто воинами. Кровь лилась, как дождевые потоки; все смешалось, труп валился на труп, тело русское на татарское , татарское на русское; там татарин гнался за русским, там русский за татарином ».

Костомаров, аккуратно передирая Карамзина, очевидно, поначалу тоже написал у себя «моголы», но, перечитав подробный список национальностей (так же аккуратно передранный), стал нервничать. Не могло честное нутро историка турков и армян безоговорочно признать «моголами».

А как поступить? Все оставить, как у Карамзина или вступить с ним в спор? Шутка ли? С самим Карамзиным не согласиться!

Днем все больше ходил задумчивый. По ночам всхлипывал и часто просыпался. Долго шагал из угла в угол, и только под утро, хлебнув холодных щей, коротко забывался беспокойным сном. Вскочив однажды среди ночи, не выдержал и, прокричав домочадцам: «Какие к черту из евреев моголы?!», стал вычеркивать, вычеркивать… а сверху писать «татары», «татары», и впервые заснул спокойно.

Прочитав по утру исправленное, Костомаров снова поморщился, теперь уже скудости описания Карамзиным великого побоища. «Кровь лилась», а потом «теснили» – мало и не живописно. Поэтому решил усилить эффект битвы, как ему представилось, и дописал: «тело русское валилось на татарское, татарское на русское».

Картина побоища заметно оживилась, но хотелось большего. Не представляя себе точно, как на самом деле происходят сражения, Костомаров напряг всю фантазию. Возможно, сцена, когда «все вповалку», показалась ему эротичной, поэтому еще пофантазировав, ему подумалось: «Ах, неплохо перед тем как повалиться, они бы чуточку погонялись друг за дружкой?» В окончательном варианте записал: «там татарин гнался за русским, там русский за татарином».

Т. В. Черникова: «…битву открыл поединок татарина Челубея и русского Александра Пересвета. В поединке пали оба богатыря. Ордынцы помчались вперед…» Не правда ли, уже скромнее? Челубей был татарином, а остальные – ордынцы. Ордынцы – они, с одной стороны, вроде монголы, а с другой – вроде и не монголы. Ордынцы – это уже ближе к татарам, хотя и не совсем татары. Они могут быть вообще не татарами. Они могут одновременно быть кем угодно и тут же никем.

Е. В. Пчелов: «Навстречу ордынскому воину Челубею выехал русский монах Пересвет. Всадники устремились навстречу друг другу, сшиблись и пали замертво… Ордынцы все теснили и теснили русские ряды». Пчелов даже Челубея окрестил «ордынцем». Так спокойнее.

В. И. Буганов: «Около полудня поединок Пересвета и Челубея, русского и ордынского богатырей, погибших в схватке, дал сигнал к сражению. Ордынские силы обрушили страшный удар на передовой полк…» Какое замечательное слово «ордынцы». Как наглядно оно демонстрирует устройство ума профессиональных историков.

П. Г. Дейниченко: «Мамай набрал в свое войско генуэзских и северокавказских наемников». Дейниченко, несомненно, профессиональный историк, а из общей среды выбивается: у Мамая только непонятные наемники. А где монголы? Или, на худой конец, где татары?

А. О. Ишимова: «Между тем печенежский богатырь Темир-Мурза из войска Мамая исполин ростом вызывал кого-нибудь из русских сразиться с ним один на один. Выехал инок Пересвет, схватились они и пали оба мертвые». Неожиданный поворот в истории. Челубей оказался не только не монголом, но даже и не татарином. Челубей оказался печенегом и совсем не Челубеем. Он оказался Темир-Мурзой.

Думается, мы уже уморили вас игрой в мамаевские национальности. Хотя продолжать можно еще достаточно долго. Череда подобных версий весьма длинная.

Откуда же берется разброс мнений по, казалось бы, несложным вопросам. Ведь все историки пользуются практически одними и теми же источниками. Переписывай себе друг за дружкой – чего уж проще? А вот в этом-то и заключается секрет разброса. Секрет в том (как бы странно это ни звучало из наших уст), что пишущие историки, к несчастью своему, понимают, что они пишут. Перепись «автоматом» друг у друга их поначалу коробит. Потом привыкают. Стерпливается, слюбливается. Но у каждого в процессе разбирательства невольно складывается собственная версия событий, а вот как они при этом поступают, вопрос уже не истории, а вполне современной жизни.

Историки, в том числе и те, мнение которых мы вам представили, черпают свои знания или по крайней мере должны это делать из первоисточников, а в первоисточниках разброс мнений отсутствует технически.

Например, обучаясь в институте, все историки читали «Сказание о Мамаевом побоище». Получали за него тройки, четверки, некоторые даже пятерки. Это, между прочим, самое авторитетное свидетельство о Куликовской битве. В издании 1987 года оно представлено так:

«Время создания – середина 1381 – начало 1382 года, подвергалось переработке в начале XV века, в период составления так называемого Киприановского летописного свода; дошло до нас в нескольких редакциях и многочисленных (около ста пятидесяти) списках. „Сказание о Мамаевом побоище“ наиболее значительное произведение Куликовского цикла памятников древнерусской культуры. Это не только самое обстоятельное, неторопливое, степенное, исполненное огромной внутренней силы и достоинства повествование, но и самое подробное описание Куликовской битвы и подготовки к ней. Целый ряд деталей в описании сражения и фактов, связанных со сбором и походом русских войск, не встречающихся в других памятниках этого цикла, говорят о том, что автор «Сказания» был не только очевидцем -участником самой битвы, но находился непосредственно среди лиц, входивших в великокняжеское окружение и имел широкий доступ к поступавшей в княжескую ставку информации. “Поэма сия, – писал в 1883 году В. Т. Плаксин, – не только не уступает «Слову о полку Игореве», но в некоторых художественных достоинствах даже превосходит его”».

Каким представляет нам национальный состав войск Мамая самое подробное, авторитетное, значительное и обстоятельное повествование? Соответствует ли он тому, что написали в своих учебниках историки? Давайте все вместе и почитаем:

«Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий (Радонежский) окропил его священной водою и все христолюбивое его войско… И сказал: “Поди господин на поганых половцев …”».

Не только мы с вами заметили, что преподобный Сергий посылает Донского на поганых половцев , историки тоже это читали множество раз.

«Когда же наступил четверг 27 августа, решил князь великий… И затем приступил к чудотворному образу госпожи Богородицы, сказал: “Не отдай же, госпожа, городов наших в разорение поганым половцам , да не осквернят святых твоих церквей и веры христианской… Знаю же я, госпожа, если захочешь – поможешь нам против злобных врагов, этих поганых половцев , которые не призывают твоего имени”».

«И велел послу: “Скажи брату моему князю Андрею: готов я сейчас же по твоему приказу, брат и господин. Сколько есть войска моего, то вместе со мною, потому что по божьему промыслу собрались мы для предстоящей войны с дунайскими татарами . И еще скажи брату моему: говорят, что уже великий князь Дмитрий на Дону, ибо там дождаться хочет злых сыроядцев ”».

«Окончив молитву и сев на коня, стал он (князь Дмитрий) по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: “…Ныне, братья, уповайте на Бога живого, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы ”».

«Тот же нечестивый царь (Мамай)… и повелел поганым своим половцам готовиться к бою».

«Уже близко друг к другу подходят сильные полки, и тогда выехал злой печенег … Увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и выступил из рядов…»

«…час и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами ».

«Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: “Увы нам, Русь снова перехитрила…”»

Как нетрудно заметить, в «Сказании» нет ни единого упоминания о монголах, а ведь ОНО с точки зрения «официальной» истории – основополагающий документ. Значительный и обстоятельный. Естественно, каждый из историков, как и мы, обратил внимание на «некоторые расхождения». Мы задумались, и они задумались. С этого-то момента и начинается разница между НАМИ и НИМИ.

Мы излагаем свою версию так, как ее видим. А они вынуждены подгонять версию под «видение ведущих академиков». Собственными руками «разворачивать» своему детищу голову в «положенную» сторону (не обращая внимания на шею). С хрустом выворачивать суставы в соответствии с пожеланиями начальства. Выкручивать пятки, чтобы «смотрели» в общепринятом направлении. А как же? Это и есть первейший признак «профессионализма» в истории.

Для нас история – это проникновение в тайну. Мучительные поиски и радости находок. Когда мы приближаемся к какой-нибудь разгадке, у нас шерсть встает на загривке, чувства обостряются, как перед броском, а на кончиках пальцев появляется пульс. Мы хватаемся за хвостик этой разгадки. Он тоньше шелковой ниточки. Крепко держась, начинаем осторожно тянуть его к себе. Если срывается – это величайшее разочарование. Но расслабляться нельзя. Нужно снова и снова пытаться нащупать этот хвостик. И снова вытаскивать разгадку на поверхность. Бывает, конечно, что хвостик оказывается взрывателем от мины.

Для НИХ история – это прежде всего заработок, служебная лестница, общественное положение, восхищенные взгляды студенток. ЭТО ИХ цель. ЭТО ИХ жизнь. Там, где в истории начинается профессионализм, там заканчивается наука. Поэтому, роясь в первоисточниках, археологических отчетах и откопав что-нибудь новое, они не смеют дать этому ход. «Дать ход» таит в себе опасность. Выгоднее «наступить на горло собственной песне», чем вызвать недовольство вышестоящих историков.

Выглядит это примерно так. Прибегает соискатель к своему руководителю проекта, руки потные, лоб потный, глаза блестят. Руководитель его спрашивает:

– Ну, как там, Петя, твоя диссертация?

– Так вот же, Андрей Николаевич, – волнуясь, сообщает тот, – не могло у Мамая монгольской конницы быть. Я все перерыл. Не получается никак. Бред какой-то.

– Ты что, Петя, решил, что умнее всех? – сводит брови руководитель.

– Да нет же, Андрей Николаевич. Но только вот… я это… не выходит… как бы… – Петя начинает понимать, что где-то перегнул.

– Тебе что, Петя, важнее ученая степень или какая-то там конница? – как перед расстрелом вопрошает светило наук.

– Конечно, ученая степень!

– Тогда гляди у меня! А то до конца жизни в школе учителем истории просидишь.

– Ну что вы, Андрей Николаевич? Вы уж так не шутите. Я только таблетку принял. Хрен с ней, с конницей. Это я так, от скуки поинтересовался.

– Что со старшими советуешься – это хорошо. Но помни, до тебя в истории уже все тропинки протоптали. Поэтому ориентируйся. А насчет монгольской конницы не парься. Не нравится монгольская – напиши ордынская. И придраться не к чему, и совесть чиста.

– Спасибо, Андрей Николаевич. Я обязательно так и сделаю. Век доброты вашей не забуду. Брата родного за вас не пожалею.

– Ну, то-то. Учись, пока я живой.

Грустно уходит будущий кандидат наук Петя. Конечно, ученая степень важнее всего, но если все свои научные труды под копирку с предшественников переписывать, а собственные мысли вместе со слезами обиды проглатывать, то как после этого себя настоящим ученым считать? Эдак он уже ненастоящий какой-то получается. Будто понарошку. Не об этом он мечтал. Не таким себя хотел в будущем видеть.

Приходится ему выкручиваться: как бы от истины далеко не отойти, но и начальство при этом не прогневать? Как в большие люди выбиться и внутри человеком остаться? Как совместить в себе смелого исследователя и послушного спиногрыза? В результате долгих мучительных размышлений и борьбы с совестью рождаются всевозможные «ордынцы». Ордынцы – это обычная сделка с совестью. Ордынцы – это вроде бы ни о чем, но в то же время НЕ НЕПРАВИЛЬНО. Ведь ПРАВИЛЬНО – оно обязательно не всех устраивает. ПРАВИЛЬНО – обязательно кому-нибудь дорогу перейдет. А когда НЕ НЕПРАВИЛЬНО – это гораздо удобнее. «Ордынцы» ничему не противоречат, хотя ничего и не подтверждают. С годами все меньше начинает интересовать, где же ПРАВИЛЬНО. Как-то ближе и притягательнее становятся слова ВКУСНЕЕ, СЫТНЕЕ.

Обильно насытившись степенями, званиями, премиями, любому индивидууму хочется спокойного «заслуженного» отдыха. ПРАВИЛЬНО и вовсе становится опасным. Оно может нанести удар по авторитету, выставить в глупом, смешном положении. Тут уже не до шуток. ПРАВИЛЬНО превращается в смертельного врага. Приходится вступать с НИМ в решительную схватку. Так бывший романтик и максималист Петя перерождается в Андрея Николаевича. А наука история, соответственно, перерождается в помойку.

Примерно таким образом мы оказались по разные стороны баррикад с «профессиональными» историками. Начальству-то они угодили, но историю при этом угадили. Хотя продолжим.

Если не высасывать из пальца, то дальше, чем татаро-половцы, татаро-печенеги и дунайские татары , продвинуться не получается. Не дотягиваем мы до татаро-монголов . Нетути в «Сказании» про монголов ни словечка, ни намека.

Мы предлагаем не задуривать собственные головы до симптомов устойчивой патологии. Все до банальности просто – не было никаких монголов. Если б войска и сам Мамай принадлежали к монголам, автор «Сказания» так бы и написал – К МОНГОЛАМ. Хотя бы разок за повествование такое наименование обязательно всплыло. А раз не всплыло, значит, всплывать было нечему. Как говорит Винни-Пух: «Зачем тебе жужжать, если ты не пчела?»

Неоценимую помощь по «обнаружению» национального состава мамаевских войск могли бы оказать минимальные описания этих войск. Если бы «Сказание» хоть как-то отметило особенности их одежды, оружия, обычаев, привычек и т. п., появилась бы почва для каких-то конкретных выводов. Но «Сказание» своим текстом не дает нам ни одной, даже самой маленькой зацепки.

По каким причинам отсутствуют описания мамаевских воинов? Причин может быть только две: либо подобных описаний там никогда не было (хотя нам это представляется маловероятным), либо они изъяты христианскими хронистами впоследствии по причинам, очевидно, их не устраивающим. Может, «поганые половцы» своим внешним видом чрезмерно отличались от монголов?

Отсутствие подобных описаний не дает нам возможности делать выводы по поводу национальной принадлежности с достаточной долей вероятности, поэтому религиозная принадлежность действующих лиц остается единственным показателем, по которому можно это определить. А религиозная принадлежность мамаевцев, представленная в «Сказании», указывает на национальную весьма красноречиво.

Название «поганые сыроядцы», употребленное в «Сказании» в качестве обозначения войск Мамая, не имеет отношения к определению национальностей, поэтому предлагаем вернуться к нему чуть позже.

* * *

А. Н. Сахаров: «Для Мамая восстановление власти и экономического гнета над русскими землями имело огромное значение… Он хотел примерно наказать Русь и вернуть ее под иго монголо-татар».

П. Г. Дейниченко: «Оставить в тылу непокорную Русь Мамай не мог и решил сначала выступить против московского князя».

В. И. Буганов: «Орда готовит новый поход. Его цель – обескровить Русь, снова сделать ее послушным вассалом ханов, подорвать растущее могущество Москвы».

Л. В. Жукова: «Орда стремится воспрепятствовать усилению власти и авторитета московского князя».

Е. В. Пчелов: «Мамай начал готовить новый поход на Русь. Он хотел полностью восстановить власть Золотой Орды над Русской землей».

Т. В. Черникова: «Мамай объявил, что направляется по следам Батыя казнить строптивых рабов».

Н. И. Костомаров: «Дмитрий не повиновался ему; русские оказывали явное пренебрежение к татарскому могуществу; это раздражило Мамая до крайности. Он замыслил проучить непокорных рабов, напомнить им батыевщину, поставить Русь в такое положение, чтоб она долго не смела помышлять об освобождении от власти ханов».

В отношении причин похода Мамая мнения современных (и почти современных) историков сходятся. Главное – восстановить экономическую зависимость Руси от монголов и не допустить усиления влияния московского князя. Причины конкретные, понятные, имеющие экономические и политические свойства. Что ж, прекрасно! Тем легче будет сравнить с причинами, приведенными автором в «Сказании о Мамаевом побоище»:

«…по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви …»

Как видим, в данном отрывке экономическими и политическими мотивами не пахнет. Но, может, это только начало? Так сказать, лирическое отступление для вступления.

– «И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру …»

«…великий князь стал утешаться в Боге и призывал к твердости брата своего князя Владимира и всех князей русских, говоря: “Братья князья русские, из рода мы все князя Владимира Святославовича Киевского, которому открыл Господь познать православную веру, как и Евстафию Плакиде; просветил он всю землю Русскую святым крещением, извел нас от мучений язычества и заповедал нам ту веру святую твердо держать и хранить и биться за нее. Я же, братья, за веру Христову хочу пострадать даже и до смерти ”. Они же ему ответили: “И мы, государь, сегодня готовы умереть с тобою и головы положить за святую веру христианскую”».

Преподобный Сергий, наставляя Пересвета и Ослябу: «Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины, за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами.

Пожалуй, следует дать некоторые пояснения отрывкам, приводимым нами из «Сказания», поскольку во многих словах и названиях содержится смысл, подзабытый для современного человека. Так, «поганые» совершенно не означает «плохие» или «грибные». «Поганые» относится к вероисповеданию. Под «погаными» положено понимать «язычников».

Автор в самом начале сообщает нам открытым текстом, что Мамай как раз и есть «царь язычников». Также он сообщает, что Мамай – идолопоклонник. И что самое неприятное, можно даже сказать страшное для «исторической профессуры», автор перечисляет богов, идолам которых поклонялся Мамай. Тут мы обнаруживаем не только несовпадение данных летописца с современными историками. Тут горе-историков ждет удар ниже пояса, ниже спины, по ушам и по языку.

Первым из богов Мамая автор называет Перуна . Перун – славяно-арийский бог, идола которого Владимир I (креститель Руси) сбросил в Киеве во время избиения идолов. Перун – покровитель воинских дружин Рюрика, Олега, Игоря, Святослава. Его именем они клялись, заключая государственные договора. Также (из истории) все они являлись противниками христианства (особенно Святослав).

Однако, если верить официальной науке, Мамай – высокопоставленный чиновник Золотой Орды. Следовательно, он мог быть только мусульманином . По сведениям той же науки в 1312 году хан Орды с замечательным монгольским именем Узбек объявил ислам официальной религией.

Мог ли Мамай через 68 лет от начала официального мусульманства Орды исповедовать другую религию? Исключено. За такие вещи он не только не сумел бы дослужиться до чина темника, ему не позволили бы даже находиться среди правоверных мусульман.

Тем не менее автор «Сказания», не знакомый по понятным причинам с изысканиями современных ученых-историков, уверенно называет Мамая язычником, идолопоклонником и точно определяет его приверженность славяно-арийским богам. Вторым, кстати, автор называет арийского бога Хорса .

Кому же прикажете верить, современнику Мамая или обезьянопоклонникам, живущим через 600 лет после него? Ответ очевиден.

Пришло время разобраться, кого же называли «сыроядцами». Ничего сложного. Согласно толковому словарю В. И. Даля сыроястная неделя – это Масленица, старинный славяно-арийский праздник. То есть сыроядцы – люди, празднующие Масленицу, проще говоря, признающие Веды. Опять, согласитесь, странное название для монгольских ордынцев и тем более для мусульман.

Стало быть, надвигаются на Русь, точнее не на Русь, а на Москву (современный человек понимает отличия Москвы от России) войска, исповедующие славяно-арийскую веру. А мотивация похода, затеянного Мамаем, никак не содержит экономические или политические нормы. Даже из той малости, которую мы успели привести, уже видно, что мотив религиозный. «Сказание» вопиет об угрозе христианской вере. Вполне логично предположить, что войско Мамая составляют потомки славян (русов), отказавшихся принять крещение в 988 году.

Ранее мы высказывались о том, что под маской монгольского нашествия скрывается кровавая история крещения Руси. Доподлинно это смогут установить только действительно профессиональные историки, смелые, независимые исследователи, кои, мы надеемся, появятся в нашем отечестве. Пока, к сожалению, население России вынуждено довольствоваться низкосортной жвачкой, поставляемой почитателями обезьян.

Но продолжим знакомство с причинами Мамаева похода, описанными в «Сказании». Подтвердятся ли наши предположения?

Княгиня великая Евдокия: «Не дай же, Господи, погибнуть сохранившемуся христианству , и пусть славится имя Твое святое в Русской земле!»

Невозможно не обратить внимания, что великая княгиня допускает возможность гибели христианства в связи с приходом Мамая. А выражение «сохранившемуся христианству» недвусмысленно указывает на реальную возможность его гибели в прошлом. Вряд ли подобные фразы вставлены в «Сказание» случайно, необдуманно.

«Услышав же то, князь Олег Рязанский испугался… “Если же присоединюсь к нечестивому царю, то воистину стану, как прежний гонитель Христианской веры , и тогда поглотит меня земля живьем, как Святополка”».

Олег Рязанский вспоминает именно Святополка, от руки которого погибли поборники веры святые Борис и Глеб (позже мы остановимся на этом подробно), который был гонителем христианской веры. И если он присоединится к войскам Мамая, то тоже станет гонителем веры. Нужно ли дополнительно комментировать, кем является Мамай в глазах своего союзника Олега Рязанского? Он не называет его ни поработителем, ни захватчиком, только гонителем веры .

Андрей брату своему Дмитрию: «…да еще и отец наш с Олегом Рязанским присоединились к безбожным и преследуют православную веру христианскую… Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовитому Христову винограду , возделанному рукою Христовой».

Князья Андрей и Дмитрий подтверждают, что их отец, присоединившись к Мамаю, преследует цель уничтожить христианскую веру. О чем-либо другом ни слова.

Далее, как понимать их слова: «Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовитому Христову винограду»? «Привьемся к истинному Христову винограду» тут понятно. Это означает: примем христианскую веру. А вот «выберемся» – это откуда?

Несомненно, последующие церковные летописцы корректировали «Сказание» в меру своих сил, но полностью изменить текст невозможно. Тогда просто получится совершенно новый рассказ, другое «сказание», и ему уже никто доверять не станет. Поэтому в «Сказании» остались неисправленные участки, по которым вполне можно восстановить смысл первоначального варианта.

В словах «выберемся, брат, из давящего этого сорняка» содержится прямое указание. Молодые князья Андрей и Дмитрий принадлежат к религиозному течению, отличному от христианского (поскольку к христианскому собираются «привиться»). Напоминаем, идет 1380-й год, то есть прошло почти четыреста лет с момента официального крещения Руси.

Тем не менее летописец открытым текстом сообщает, что князья не принадлежат к христианской вере. Князья – это не какие-то затворники в лесу, которые, прячась от людей, берегут некий священный завет. Князья – это самые что ни на есть публичные люди. Князья живут на виду. Общаются с самыми «верхами». Стало быть, почему-то позволительно было им и их отцу принадлежать к нехристианской вере.

К какой же вере могут принадлежать князья? Бесспорно, только к той, которая существовала на Руси до принятия христианства. К той, за которую идут проливать кровь их отец и Мамай. К той, с которой христианство воюет четыреста лет. Речь в данном случае может идти только о славянских Ведах, означенных идеологами христианской церкви как язычество.

«Когда же князь великий пересел на лучшего коня, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца своего, то слезы потоками текли из очей его: “Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской , ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и Спаситель душ наших”».

Обращаясь к воинам перед самым началом битвы, полководцы обычно воодушевляли их тем, что напоминали цель сражения. Если война захватническая, полководцы призывали добыть себе чести, а князю славы. Если оборонительная, то призывали сражаться за землю, за жен, за детей своих. Например, крестоносцы в Палестине гибли «во славу Господа», а советские солдаты в Великую Отечественную войну «за Родину». Донской призывает сражаться «ради церквей» и «веры христианской». Понять эти слова можно единственно как необходимость защищать христианскую религию, которой угрожает смертельная опасность.

Наверное, этими словами Дмитрия Донского можно завершить исследование причин Куликовской битвы, перечисленных в «Сказании о Мамаевом побоище».

Мы представили небольшую их часть. Остальные высказывания и призывы полностью соответствуют этим. Все они, а особенно обращение к войску, свидетельствуют о желании защитить лишь христианскую религию. Никаких других призывов, наподобие «За землю русскую. За счастье русского народа. Не дадим себя поработить. Смерть агрессору», в «Сказании» нет. Наличие экономических или политических причин похода Мамая «Сказание» не подтверждает. Все это и составляет непреложные, точные факты, на которые так любят опираться ученые.

Естественно, что любая война имеет политические и экономические последствия. Настойчиво подчеркиваем – последствия . Вследствие военных действий меняется власть, территории, материальный достаток. Естественно, перечисленное относится к категориям политики и экономики. Но это последствия. Причины и последствия суть вещи разные. Проще их можно назвать желаниями и реальностью. Желания – это то, что люди хотят осуществить. Ради своих желаний они готовы работать, идти в бой и приносить жертвы. Причем в жертву готовы приносить не только других, но и самих себя. А реальность – это что получилось на самом деле после того, как люди трудились, шли в бой и приносили жертвы. И реальность эта порой выходит совершенно противоположной желаниям, ради которых все затевалось.

Простой пример: захватили рыцари Иерусалим и утвердились на Востоке политически – это следствие. Шли-то на самом деле «освобождать» гроб Господень.

Бывало, конечно, и наоборот. Нефертити со своим муженьком Эхнатоном умудрились оттеснить традиционного бога Амона и заменить его культ на культ бога Атона. В результате Эхнатон стал Египетским фараоном, а Нефертити самой влиятельной женщиной Древнего мира.

Обратите внимание: в обоих случаях движущей силой являлись религиозные чувства огромных масс людей, а не политика или экономика.

Национал-социалистическая партия Германии под руководством Гитлера свое возвышение, как мы помним, начала не с улучшения условий быта и жизни трудящихся. Она начала с того, что за одну ночь в 1938 году на территории Германии было уничтожено 267 синагог. Синагоги, как мы понимаем, склады и фабрики не напоминают.

Число жертв Варфоломеевской ночи 1572 года в конечном счете перевалило за 30 000 гугенотов. В результате гибели тысяч противников католичества Екатерине Медичи удалось предотвратить войну Франции с Испанией, а ее заклятые враги Генрих Наваррский и Генрих Конде, насильно перейдя в католичество, навсегда утратили влияние среди гугенотов. Налицо огромные политические достижения. Но парижские католики, обезумевшие от крови, поголовно вырезая гугенотов, совершенно не догадывались о таких последствиях. Католиками двигали исключительно религиозные чувства. Они вырезали гугенотов для их же пользы в загробной жизни. Религиозные чувства тысяч людей были движущей силой данного исторического процесса. Сила религиозных чувств – эта та сила, которую историки стараются не замечать или вообще отвергать.

Профессионалы-историки с завидным упрямством игнорируют еще один момент – приказ, который Мамай отдает Орде: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба , будьте готовы на русские хлеба!»

Опа! Воины Мамая пашут землю и занимаются выращиванием зерновых культур. Может ли это относиться к кочевникам? Нет, не может. Причем не только к монголам, но и вообще ни к каким кочевникам такое обращение не подходит. Кочевники на то и кочевники, чтобы землю не обрабатывать. Вполне понятно, почему историки из последних сил стараются не замечать данный приказ. Он напрямую свидетельствует о том, что в войске Мамая не было кочевников.

Может, это Мамай генуэзских наемников попросил хлеб не сеять? Кто же тогда эти генуэзские наемники? Судя по тому, что наемники собрались пахать не у себя дома по месту прописки, то это по всем признакам студенческий отряд, приехавший подзаработать на каникулах. Хотя опять неувязка. Не привлекали тогда еще студентов к трудовой практике.

Если это не кочевники и не практиканты вузов, к кому же тогда обращается Мамай с подобным приказом? Кто же эти загадочные люди, которые на Дону занимаются выращиванием хлеба? Нам-то вот кажется, что это обычные русы, а историки говорят, что это генуэзцы с монголами. Пусть уж читатель сам решает, кто здесь прав.

Две простые вещи – то, что войско Мамая выращивает хлеб и молится славяно-арийским богам, напрочь зачеркивает бурты исторических диссертаций и прочих академических глупостей, выступающих под личиной научного совершенства.

Естественно, эти же простые вещи напрочь отвергают версию самого «Сказания» о том, что Дмитрий Донской воюет с «погаными половцами», ведь согласно «Сказанию» он воюет именно с ними. Да, отвергают. Отвергают не только половцев. Отвергают печенегов, дунайских татар, монголов и вообще всех им подобных. Отвергают по одной простой причине:

НЕ БЫЛО ПОЛОВЦЕВ И ИМ ПОДОБНЫХ В «СКАЗАНИИ» ИЗНАЧАЛЬНО!

Изначально в «Сказании» были только «поганые» (без половцев), что означает «язычники», и были «сыроядцы», что опять же обозначает «язычников».

К слову, косвенное опровержение по этому вопросу мы встретили откуда не ждали… Александр Бушков настаивает, что «поганые» – это не обязательно язычники. В своей книге «Россия, которой не было» он пишет об этом так:

«…привожу фразу целиком: «…и монастырь Печерский пресвятой Богородицы зажгли поганые …»

Грабя и поджигая Киев, в том числе монастыри и церкви, поганые подожгли и Печерский монастырь. Но позвольте, в войске Андрея Боголюбского, разоряющем Киев, нет ни единого «нехристя» (кочевника. – Прим. Бушкова ) или иного «степного человека». Только русские дружинники одиннадцати князей!

Вывод однозначен: словом поганые на Руси порой называли не только кочевников-иноверцев, но и попросту «противника». Который сплошь и рядом был таким же русским , таким же христианином. А потому иные сообщения типа «налетели поганые и город пожгли», безусловно, следует трактовать как нападения соседей , «иногородних », таких же славян ».

Нет, дорогой Александр! Вас смутило то, что погаными назвали славян, русских. Но в этом как раз-то и кроется весь фокус. Это и есть та печка, от которой следует плясать. Огромное количество славян Руси (скорее всего поначалу большее число), не принявших крещение, и были по выражению церковников самыми настоящими язычниками, то есть погаными .

Да, они были русскими, славянами, соседями, иногородними, противниками, но они не были христианами. Поэтому вы правильно заметили: «Нас приучили считать, что упоминание в летописях слова „поганые“ непременно означает сообщение о кочевых “нехристях”».

Именно в таком, и только в таком смысле историки заставляют нас принимать это наименование. Поэтому славяне-нехристи как бы автоматически выпадают из понятия «поганых». Но это есть огромное, ключевое заблуждение .

ПОГАНЫЕ – это славяне Руси с оружием в руках, выступившие против христианизации. Когда в более поздние века древние сказания начали «затачивать» под «нужные версии» и к слову «поганые» добавлять «половцы», «татары» и т. п., «поганые» приобрели смысловое обозначение врага. А поскольку идеологическую обработку в «церковном цеху» прошли все древние тексты (за исключением одного), то назначение «врага» закрепилось как основное. Но первоначальный смысл слова «поганые» все-таки «язычники».

Не минула сия чаша и нашего «Сказания», поскольку «кастинг» на роль врага первыми прошли половцы. Упоминание половцев – первоначальная вялая попытка свалить на кого-то ответственность за насаждение христианства на Руси посредством «огня и меча». О существовании монголов в XIV–XV веках церковники еще не знали. Монголы, похоже, в это время тоже о себе ничего такого не подозревали. Поэтому в качестве «озверевших кочевников-нехристей» первыми и подвернулись половцы.

В этих же веках создается и упорно поддерживается миф о «зверствах» половцев. Под половцев маскируются реальные зверства, осуществляемые крестителями Руси (кстати, не только русских по национальности). Чтобы в этом убедиться, достаточно взять первоисточники так называемой древнерусской литературы и почитать. Хотя собственно этим мы с вами и занимаемся.

Первоисточники пестрят половцами, и заметьте – погаными половцами. Непоганых половцев в древних повестях не бывает.

Но с течением времени половцы становятся обычными жителями Руси. Немного меняется название национальности, немного меняются географические места обитания, но все запросто узнаваемо и вычисляемо. И если хорошенько этот народ порасспрашивать, то вполне могло выясниться, что ничего подобного этот народ не творил. А творил кто-то другой, вполне известный и до боли знакомый.

Можно, конечно, было бы всех этих половцев как народ уничтожить, такая практика в истории имела место, да вот беда! Верхушка Руси – княжеские фамилии – оказалась просто повязана половецкой кровью. Кровью в хорошем смысле этого слова. В какого русского князя не плюнь, а он наполовину половецкий. Кто хоть немного листал историю, должен был постоянно натыкаться на сообщения типа: Святополк II Изяславич был женат на дочери половецкого хана Тугоркана; княжна полоцкая, а не половецкая! Мстислав Удалой зять половецкого хана Котяна и т. д.

Бывшие половецкие княжны (дочери половецких ханов), выходя замуж за русских князей, становятся «русскими княжнами», а дети их русскими по крови. Кто кого теперь должен уничтожать?

Валить «зверства» на половцев дальше стало совершенно невозможно, поскольку это напрямую затрагивало царские фамилии. Половцев срочно требовалось в кого-то переделать. Половцев по ходу пьесы переделали в татар. Кстати, татары своими жестокими действиями немало сами способствовали появлению «татарской» версии. Тем не менее и татары, став со временем обычными жителями Руси, перестали устраивать «руководство». Тогда и возникла необходимость в «народе, о котором никто точно не знает, кто он и откуда появился, и каков его язык, и какого он племени, и какой веры».

В начале второй половины тысячелетия под такие параметры могло подойти много племен, но на ком-то надо было останавливаться. В принципе неплохо проработав «легенду», под «неизвестный» народ подогнали монголов. На протяжении нескольких веков монгольская «версия» великолепно справлялась с возложенной на нее задачей, но в конце ХХ столетия начала терпеть крах.

Основой существования данной версии являлась закрытость источников, отсутствие информации о Монголии, полнейшие языковые барьеры. Информационный взрыв конца ХХ века выбил основу из под монгольской «версии», как табуретку из-под висельника, а Интернет исполнит обязанности «могильщика монгольского фарса».

Когда у каждого человека появилась возможность, не вставая с пуфика, получать практически любую информацию, «недоступность и закрытость» прекратили свое земное существование. Изображать из себя хранителей знаний и владетелей секретов, как те же двадцать лет назад, историкам теперь невозможно.

Необходимо добавить, что в любой версии профисториков имеется одно слабое место. Как убежденные обезьянопоклонники они весьма ограничены в возможностях понимания внутреннего мира человека и не могут (да и не пытаются) постичь меру влияния религии на людей. Когда они сталкиваются с описанием религиозных культов, то стараются скорее «проскочить» эти непонятные места.

Даже изображая из себя сентиментальных и уважительных, они все равно не в состоянии скрыть своего истинного отношения к людям, исповедующим какую-либо религию. Все равно между строк у них прорывается: «Ну что с этих взять? Просто глупые, отсталые люди. Верят в сказки, дурачье! На самом деле Бога нет!»

Предположить, что целые народы и этносы сознательно шли на гибель, защищая свои религиозные убеждения, им не позволяет собственное восприятие мира. По сути, им этого не дано. Поэтому они категорически против утверждения, что религия такой же значимый фактор в истории, как политика и экономика.

А уж когда дело касается дохристианского религиозного культа русов, тут вообще невозможно разобрать, кого они описывают: наших предков или античную психбольницу?

Это касается не только современных «профов». Этой болезни уже много лет. Вот выдержки из Костомарова:

«Религия их (славяно-русских племен) состояла в обожании природы, в признании мыслящей человеческой силы за предметами и явлениями внешней природы, в поклонении солнцу, небу, воде, земле, ветру, деревьям, птицам, камням и т. п. и в разных баснях, верованиях, празднествах и обрядах, создаваемых на основании и учреждаемых на основании этого обожания природы (согласитесь, Костомаров описывает обычных сентиментальных идиотов). Их религиозные представления отчасти выражались в форме идолов; но у них не было ни храмов, ни жрецов, а поэтому их религия не могла иметь признаков повсеместности и неизменности».

Надобно всем до крайности осознать: эта мандрагория – есть основа и опора отечественной истории .

Современница Костомарова А. О. Ишимова также разок утрудила себя описанием религии наших «глупых» предков. Посвятила этому несколько строк:

«…У всех народов до христианства были особые люди, которые только и делали, что служили идолам и приносили им жертвы. Их называли жрецами. Все, что идолам приносили, доставалось им: так для них и выгоднее было, чтобы оставалось идолопоклонство.

Но у славян, к счастью, жрецов не было; зато у них были колдуны. Особенно много таких колдунов было у финнов. Колдуны-то и шли против веры Христовой, конечно, тоже потому, что для них язычество было выгоднее. Язычники верили, что колдунов боги любят и открывают им будущее и другие скрытые дела и вещи. Ну а христианин знает, что колдун – либо противник Богу, либо простой обманщик».

Вы заметили, что христианин здесь намного умнее простого славянина. Очевидно, такой неожиданный эффект «по Ишимовой» происходит с человеком во время крещения. Заходил в церковь придурком, жертвой мошенников, через час вышел уже абсолютно умным и образованным. Не правда ли, удобно?

Но не до конца ясно с выражением «колдун – либо противник Богу, либо простой обманщик». Так все-таки противник Богу или обманщик? Это ведь совершенно разные вещи. А тут Ишимова зачем-то свалила все в одну кучу. И при этом не утрудила себя никакими доказательствами или примерами.

Представляем, какую мешанину могут создавать в головах язычники, колдуны, обманщики, мошенники, поклонения кустам и болотным кочкам. Возможно, у читателя складывается впечатление, что мы занимаемся «перемалыванием» какой-то ахинеи? Нет, дорогой читатель. Мы обсуждаем самые что ни на есть научные основы науки истории. А то, что они слишком напоминают «не до конца переваренную пищу» – не наша вина.

Более того. Этот раздел истории превращен историками в «мешанину» умышленно, поскольку такой атрибут, как религиозные культы, дает возможность проникнуть в глубинную суть самой истории. Зная мотивы, двигающие людьми на том или ином этапе, мы в состоянии будем постигать смысл исторических процессов. А этого допустить как раз нельзя. Это для них опасно!

Взгляды, убеждения, помыслы, желания наших предков извращались из столетия в столетие. В настоящий момент большая часть славян видит своих предков действительно недоразвитыми, слабоумными полулюдьми. Пожалуй, вполне даже уместно будет привести описание ритуала язычников, поведанного чиновником для особых поручений при обер-прокуроре Священного Синода Бубенцовым из художественного произведения Б. Акунина «Пелагеи и белый бульдог». Произведение, конечно, не имеет исторической ценности, но вполне передает восприятие славянского язычества современными людьми.

«С недавнего времени у лесных зытяков распространился слух, что в скором времени по Небесной Реке приплывет на священной ладье бог Шишига, много веков спавший на облаке, и надо будет угощать его любимой пищей, чтобы Шишига не прогневался. А любимая пища у этого самого Шишиги, как явствует из летописи – человеческие головы. Отсюда и мое предположение, что Шишига уже прибыл и при этом чертовски голоден.

Нам уже известно от достоверных людей, как обставлен ритуал убийства. Ночью к одинокому путнику подкрадываются сзади служители Шишиги, накидывают на голову мешок, затягивают на шее веревку и волокут в кусты или иное укромное место, так что несчастный и крикнуть не может. Там отрезают ему голову, тело бросают в болото или воду, а мешок с добычей относят на капище».

Насколько после подобных описаний нам ближе и понятнее Пятница из «Робинзона Крузо» со своими сородичами. Никаких заумностей и разглагольствований. Людей убивали исключительно к обеду и на ленч. Чисто из гурманских побуждений. Все просто, понятно: «Хотели кушать и съели Кука». Чинно и благородно. Никаких фокусов с идолами, колдунами, поклонениями. По-нашенски, по простому. Не в пример: и честнее, и сердечнее.

Успокаивает одно. При таком темпе рождаемости, как сейчас, в обозримом будущем потомки Пятницы «растворят» славянский этнос в себе, и тогда наши «уже общие» внуки получат возможность пусть не гордиться «своими » предками, но, во всяком случае, не стесняться их.