Краткая характеристика екатерины 2 повесть капитанская дочка. Образ екатерины великой в произведениях русской литературы. Правление и достижения Екатерины II

Самозванец говорил правду; но я по долгу присяги стал уверять, что всё это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов». Соратники Пугачева уличили

Итак, Гринева осудили по подозрению в измене, в «участии в замыслах» Пугачева, осудили на основании ложного доноса. Я подчеркиваю: формула приговора – «участие в замыслах бунтовщиков» – основана на показаниях Швабрина, что Гринев был у Пугачева шпионом, что он изменил присяге и служил самозванцу. Пушкин не только раскрывал глубокую несправедливость царского суда, но еще и связал воедино ложный донос Швабрина и действия судей; грубая клевета подлого человека и предателя оказалась облаченной в форму приговора суда.

«Судьи мои, начинавшие, казалось, выслушивать ответы мои с некоторою благосклонностию, были снова предубеждены противу меня при виде моего смущения. Гвардейский офицер потребовал, чтоб меня поставили на очную ставку с главным доносителем».

Да, Гринев выезжал из Оренбурга, чтобы «перестреливаться с пугачевскими наездниками», но он не передавал им никаких письменных известий для Пугачева. Правда, однажды он наехал на казака и «готов был уже ударить его своею турецкою саблею», да узнал в нем урядника Максимыча, передавшего ему письмо Марьи Ивановны, в котором она сообщала о притеснениях Швабрина. Да, Гринев ездил с Пугачевым из Бердской слободы в Белогорскую крепость, но ездил для того, чтобы выручить дочь капитана. Миронова.

«- Теперь скажи, в каком состоянии ваш город.

Возможность измены Гринева как бы подсказывалась судьям странной судьбой Гринева: его не повесил Пугачев, был он на «пирушке» у «злодеев», принял «от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину денег».

Показания эти были откровенной ложью, грубым оговором. Пушкин сознательно подготовил читателя для восприятия их лживости. Да, Гринев из Оренбурга приезжал в мятежную слободу к Пугачеву, но он не служил у Пугачева, не был его шпионом. Более того, мы знаем, что на вопрос Пугачева о положении в Оренбурге он сказал неправду.

Образ Екатерины II понадобился автору прежде всего из цензурных соображений: надо было противопоставить привлекательному образу Пугачева образ другого действующего лица, не меньшего масштаба, из правительственного лагеря, при этом дать его в положительном освещении. Появление Екатерины в роли благодетельницы дочери капитана Миронова способствовало в известной мере зашифровке подлинного идейного смысла произведения. Кроме того, сюжет семейной хроники необходимо было привести к традиционной счастливой развязке, и введение в число действующих лиц Екатерины здесь хорошо помогало: именно она могла разрубить так крепко затянувшийся сюжетный узел, вывести двух героев из тупика.

В композиции романа встреча Маши Мироновой с императрицей и приводит к такой счастливой развязке семейную хронику Гриневых. Это обстоятельство не может не наложить свой отпечаток на весь характер эпизода. Прекрасное утро ранней осени, царскосельский парк, липы, освещенные солнцем, озеро и лебеди на нем — таков пейзаж в начале рассказа о первой встрече с Екатериной II. Портрет императрицы, бегло набросанный, дан в таком же светлом, привлекательном тоне.

Далее следует диалог Маши с Екатериной, затем вторая встреча во дворце с величественной анфиладой пустых великолепных покоев, — и милостивая императрица, «обласкав бедную сироту», отпускает ее. Так счастливо завершается семейная хроника. Конечно, Екатерина II не могла иначе поступить с дочерью коменданта Белогорской крепости, самоотверженно погибшего в борьбе с «злодеем» и «самозванцем», врагом помещичье-самодержавной власти. В этом смысле Пушкин нисколько не отступает от жизненной правды.

Но заметим, что рассказ ведется от лица Гринева и по впечатлениям, переданным ему Марьей Ивановной. Пушкин ни в коей мере не стремится углубить, раскрыть образ Екатерины. Он довольствуется сообщением, в сущности, внешних представлений, оставшихся после двух коротких встреч героини романа с императрицей. Эти представления окрашены, естественно, в светлые тона. О существе самодержавной власти первой помещицы дворянского государства кое-что можно было почерпнуть в содержании романа раньше: вспомним разбросанные по различным главам сведения о жестоких расправах с народом (напри-мер, изувеченный башкирец, эпизод встречи с плавучей виселицей в пропущенной главе), вспомним изображение дворянского лагеря (например, осада Оренбурга, военный совет у генерала Р. и т. д.).

Раскрыть образ Екатерины II в эпизоде встречи Маши Мироновой с ней более глубоко и, следовательно, более реально в предназначенном для печати произведении было невозможно. Может быть, поэтому Пушкин прибегает к своеобразной цитации: рисуя Екатерину на фоне царскосельского парка, он довольно точно передает известный портрет Екатерины, написанный Боровиковским. Об этом говорит ряд деталей: Румянцевский обелиск (памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева»), «белая собачка английской породы», «полное и румяное лицо» — все, как на портрете кисти Боровиковского. Описание ‘портрета позволило вызвать у читателя образ Екатерины в подходящем для сюжетной ситуации освещении.

Подлинное отношение Пушкина к Екатерине II не отражено в эпизоде встречи Маши Мироновой с ней в романе. Оно выражено в его заметках по русской истории XVIII века. Пушкин беспощадно осуждал внутреннюю политику Екатерины, отмечал ее «жестокий деспотизм под личиной кротости и терпимости», говорит о беспощадном закрепощении крестьян, о пытках в тайной канцелярии, о краже казны фаворитами императрицы, о лицемерии «Тартюфа в юбке и короне». Обо всем этом мы тоже не должны забывать.

образы Емельяна Пугачева и императрицы Екатерины II являются символами власти. Можно сказать, что эти исторические фигуры находятся на разных полюсах, являются кардинально противоположными.

Пушкин дал в этом эпизоде реальный портрет императрицы: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую».

Образ Екатерины II, справедливой, милосердной, благодарной, написан Пушкиным с нескрываемой симпатией, овеян романтическим ореолом. Это не портрет реального человека, а некий обобщенный образ. Екатерина – это та святыня, которую защищали дворяне в войне с Пугачевым.

Екатерина внимательно выслушивает Машу Миронову и обещает разобраться в ее просьбе, хотя отношение императрицы к «предателю» Гриневу резко отрицательное. Узнав все подробности дела и проникшись искренней симпатией к капитанской дочке, Екатерина милует жениха Маши и обещает позаботиться о материальном благополучии девушки: «… но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».

Императрице более нужна невиновность Гринева, нежели его виновность. Каждый дворянин, перешедший на сторону Пугачева, наносил ущерб дворянскому классу, опоре ее трона. Отсюда гнев Екатерины (лицо переменилось во время чтения письма, стало строгим), который после рассказа Марьи Ивановны "сменяется на милость". Царица улыбается, осведомляется, где остановилась Маша. Она, видимо, выносит благоприятное для просительницы решение и обнадеживает капитанскую дочку.

Пушкин, предоставляя право рассказывать Гриневу, заставляет его вместе с тем сообщать о фактах, которые позволяют нам сделать свои выводы. Екатерина ласково разговаривает с Марьей Ивановной, приветлива с ней. Во дворце она поднимает упавшую к ее ногам, потрясенную ее "милостью" девушку. Она произносит фразу, обращаясь к ней, своей подданной, как к равной себе: "Знаю, что вы не богаты, – сказала она, – но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние." Как же могла воспринять эти слова Марья Ивановна, с детских лет воспитывавшаяся в уважении к престолу и царской власти?

Екатерина дорожила отношением к себе дворянства и прекрасно понимала, какое впечатление произведет "высочайшее помилование" на верноподданническую семью Гриневых. Сам Пушкин (а не рассказчик) пишет: "В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке", которое передавалось из поколения в поколение.

А вот помощь Пугачева Гриневу была куда более реальной – он сохранил ему жизнь и помог спасти Машу. Это яркое противопоставление.

Убежденная в невиновности Гринева, Маша Миронова считает своим нравственным долгом спасти его. Она едет в Петербург, где в Царском Селе происходит ее встреча с императрицей.
Перед читателем Екатерина II предстает доброжелательной, мягкой и простой женщиной. Но мы знаем, что Пушкин резко отрицательно относился к Екатерине II. Чем же можно объяснить ее привлекательный облик в повести?
Посмотрим на прижизненный портрет Екатерины II, написанный художником В.Л.Боровиковским в 1794 году. (В 1827 году появилась гравюра с этого портрета, сделанная выдающимся русским гравером Н.И.Уткиным.) Вот как сравнивает В.Шкловский портреты Екатерины II, сделанные В.Л.Боровиковским и рассказчиком в повести "Капитанская дочка": "На портрете Екатерина изображена в утреннем летнем платье, в ночном чепце; около ног ее собака; за Екатериной деревья и Румянцевский обелиск . Лицо императрицы полно и румяно. Встреча с Марьей Ивановной должна происходить осенью. Пушкин пишет: "Солнце освещало вершины лип, пожелтевших под свежим дыханием осени". Далее Пушкин сообщает: "Она [Екатерина] была в белом утреннем платье, в ночном чепце и душегрейке". Душегрейка позволила не переодевать Екатерину, несмотря на холодную погоду... Собака с картины Боровиковского тоже попала в "Капитанскую дочку", это она первая заметила Марью Ивановну" . Существуют расхождения текста с изображением – императрица моложе лет на 20, одета в белое, а не в голубое. Описан второй вариант портрета – с Румянцевским обелиском, вероятней всего, Пушкин вдохновлялся гравюрой, а не оригиналом, который находился у Румянцева и был труднодоступен для обозрения.
А вот слова из статьи П.А.Вяземского "О письмах Карамзина", которые приводит В.Шкловский: "В Царском Селе нельзя забывать Екатерину... Памятники ее царствования здесь повествуют о ней. Сложив венец с головы и порфиру с плеч своих, здесь жила она домовитою и любезною хозяйкой. Здесь, кажется, встречаешь ее в том виде и наряде, какою она изображена в известной картине Боровиковского, еще более известной по прекрасной и превосходной гравюре Уткина".
Мы видим, что портрет В.Л.Боровиковского, гравюра Н.И.Уткина и слова П.А.Вяземского выражают дворянское, умиленное и восхищенное отношение к "любезной хозяйке" Царского Села.
Теперь обратимся к повести. Как мы знаем, Пушкин пишет от лица рассказчика, а рассказчик – Гринев – повествует о встрече Марьи Ивановны с императрицей со слов Марьи Ивановны, которая, конечно, много раз вспоминала в дальнейшей жизни потрясшую ее встречу. Как же эти преданные престолу люди могли говорить о Екатерине II? Нет сомнения: с наивной простотой и верноподданническим обожанием. "По замыслу Пушкина, – пишет литературовед П.Н.Берков, – очевидно, Екатерина II в "Капитанской дочке" и не должна быть показана реально, как настоящая, историческая Екатерина: целью Пушкина в соответствии с избранной им им формой записок героя, верноподданного дворянина, было изобразить Екатерину именно в официальной трактовке: даже утреннее дезабилье Екатерины было рассчитано на создание легенды об императрице, как простой, обыкновенной женщине" .
Однако посмотрим, нет ли все же в эпизоде встречи Маши Мироновой с Екатериной и в описании предшествующих обстоятельств авторского к ним отношения. Вспомним факты, которые имели место с того момента, как Гринев предстал перед судом. Мы знаем, что он прекратил свои объяснения суду об истинной причине его самовольной отлучки из Оренбурга и этим погасил "благосклонность судей", с которой они начали его выслушивать. Чуткая Марья Ивановна поняла, почему Гринев не хотел оправдываться перед судом, и решилась поехать к самой царице, чтобы все чистосердечно рассказать и спасти жениха. Это ей удалось. Теперь обратимся к эпизоду встречи царицы с Марьей Ивановной.
Невиновность Гринева стала ясна Екатерине из рассказа Марьи Ивановны, из ее прошения так же, как она стала бы ясна и следственной комиссии, если бы Гринев закончил свои показания. Марья Ивановна рассказала то, чего не досказал на суде Гринев, и царица оправдала жениха Маши. Так в чем же ее милость? В чем гуманность?
Императрице более нужна невиновность Гринева, нежели его виновность. Каждый дворянин, перешедший на сторону Пугачева, наносил ущерб дворянскому классу, опоре ее трона. Отсюда гнев Екатерины (лицо переменилось во время чтения письма, стало строгим), который после рассказа Марьи Ивановны "сменяется на милость". Царица улыбается, осведомляется, где остановилась Маша. Она, видимо, выносит благоприятное для просительницы решение и обнадеживает капитанскую дочку.
Пушкин, предоставляя право рассказывать Гриневу, заставляет его вместе с тем сообщать о фактах, которые позволяют нам сделать свои выводы. Екатерина ласково разговаривает с Марьей Ивановной, приветлива с ней. Во дворце она поднимает упавшую к ее ногам, потрясенную ее "милостью" девушку. Она произносит фразу, обращаясь к ней, своей подданной, как к равной себе: "Знаю, что вы не богаты, – сказала она, – но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние." Как же могла воспринять эти слова Марья Ивановна, с детских лет воспитывавшаяся в уважении к престолу и царской власти?

Пушкин писал о Екатерине, что "ее... приветливость привлекала". В маленьком эпизоде встречи Маши Мироновой с императрицей устами Гринева он и говорит об этом качестве Екатерины, о ее способности очаровывать людей, о ее умении "пользоваться слабостию души человеческой". Ведь Марья Ивановна – дочь героя, капитана Миронова, о подвиге которого знала царица. Екатерина раздавала ордена офицерам, отличившимся в войне с пугачевцами, помогала и осиротевшим дворянским семьям. Что же удивительного, что она позаботилась и о Маше. Императрица не была щедра к ней. Капитанская дочка не получила большого приданого от царицы и не увеличила богатства Гринева. Потомки Гринева, как сообщает издатель, т.е. Пушкин, "благоденствовали" в селе, принадлежавшем десятерым помещикам.
Екатерина дорожила отношением к себе дворянства и прекрасно понимала, какое впечатление произведет "высочайшее помилование" на верноподданническую семью Гриневых. Сам Пушкин (а не рассказчик) пишет: "В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке", которое передавалось из поколения в поколение.
Так и "создавалась легенда об императрице как простой, доступной просителям, обыкновенной женщине", – пишет П.Н.Берков в статье "Пушкин и Екатерина".

Образ российской императрицы вдохновлял художников, принадлежавших к разным эпохам и поколениям

Инаугурация Императорской академии художеств 7 июля 1765 года. Худ. В.И. Якоби. 1889
Предоставлено автором

Почти три с половиной десятилетия царствования Екатерины II ее портреты писали ведущие художники, причем как отечественные, так и зарубежные мастера, приезжавшие в Россию. Парадные и не очень парадные, они должны были служить определенным целям. Живописцы прославляли правление Екатерины Алексеевны, представляли ее мудрой и просвещенной монархиней, создавали желаемый образ. Целый ряд композиций носил подчеркнуто аллегорический характер, на других императрица показана почти в домашней, непринужденной обстановке – и все вместе они составили внушительную галерею образов, ярких и чрезвычайно интересных.

Надо сказать, что далеко не все работы живописцев нравились заказчице. Так, императрица с горьким юмором отозвалась о портрете, созданном Александром Рослином , заметив, что на нем она скорее похожа на шведскую кухарку. Не пришелся ей по душе и портрет кисти Владимира Боровиковского , на котором она изображена в повседневной одежде на прогулке в Царскосельском парке (этот портрет стал особенно известен благодаря «Капитанской дочке» Пушкина ).

Портрет Екатерины II. Худ. А. Рослин. 1776–1777
Предоставлено автором

Образ императрицы, которую называют Великой, оставался значимым для русского искусства и после ее смерти – не в такой степени, конечно, как образ Петра I , но все же. Четко прослеживаются два периода такого художественного интереса – это вторая половина XIX века, время после великих реформ Александра II, и начало XX столетия, Серебряный век. Но вначале о прижизненной галерее царицы.

Улыбка принцессы Фике

Первый портрет Екатерины, когда она еще не была Екатериной, а была весьма скромной принцессой Анхальт-Цербстского дома, принадлежит кисти Анны Розины де Гаск (урожденной Лисевской, 1713–1783) – представительницы целой семьи живописцев (из которой наиболее известна ее младшая сестра, художница Анна Доротея Тербуш-Лисевская – одна из выдающихся «муз» живописи XVIII века).

На портрете мы видим Софью Августу Фредерику Анхальт-Цербстскую в 11-летнем возрасте, но уже этот детский образ ясно показывает черты характера будущей российской государыни. Принцесса Фике (таково было ее домашнее прозвище) смотрит на зрителя внимательно и в то же время как бы высокомерно. Тонкие сжатые губы усиливают это впечатление. И вместе с тем здесь впервые появляется особенность, отличающая потом почти все портреты Екатерины, – ее фирменная улыбка. Вообще художники XVIII века старались писать портреты улыбающихся моделей, когда работали на заказ. Улыбка облагораживала, делала образ привлекательнее. Другое дело, что далеко не всем она шла.

Улыбка Екатерины – это нечто большее, чем просто улыбка согласно портретной традиции. Это инструмент ее политики, ее общения, один из очень многих, но немаловажный. Если мы обратимся к воспоминаниям о ней современников, то в большинстве случаев найдем описание именно этой доброжелательной, милостивой, располагающей к себе улыбки. А уж пленять сердца Екатерина умела виртуозно. С улыбкой она вошла и в русскую классическую литературу. При создании двух самых знаменитых образов императрицы на страницах художественных произведений – в «Капитанской дочке» и «Ночи перед Рождеством» – Пушкин и Гоголь используют даже одинаковые слова: у русской царицы голубые глаза и легкая улыбка, так умевшая покорять все вокруг.

Себе на уме

Но время шло. Девочка стала невестой наследника российского престола и приехала в Россию. И вскоре она уже – великая княгиня Екатерина Алексеевна. Сохранилось несколько ее портретов того периода.

Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны. Худ. Л. Каравак. 1745
Предоставлено автором

Автором одного из первых был француз Луи Каравак (1684–1754), получивший известность как придворный портретист еще при Петре I . За долгие годы в России он перерисовал практически всех членов императорской фамилии, не стала исключением и юная Екатерина Алексеевна, которую художник изобразил в излюбленной манере – словно окутанной легкой дымкой. Для этого портрета характерно сдержанное очарование, и немалую роль в этом сыграла едва заметная улыбка, которую сумел уловить мастер, однако ему удалось показать и не слишком открытую и искреннюю натуру будущей императрицы. Она, что называется, себе на уме – качество, угадываемое позднее и другими живописцами.

Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны в охотничьем костюме. Худ. Г. К. Гроот. 1740-е
Предоставлено автором

Очень милы портреты работы Георга Кристофа Гроота (1716–1749), представлявшего Екатерину в разной обстановке, в частности на охоте. На них великая княгиня всегда улыбается, а лицо ее несколько заострено. На полотнах же Пьетро деи Ротари (1707–1762) Екатерина, напротив, чрезвычайно неинтересна: это полная дама, умиротворенно и даже немного отрешенно взирающая на зрителя, хотя округлость лица делает ее образ довольно приятным. Данный портретный тип впоследствии был воспроизведен Иваном Аргуновым (1729–1802), учеником Ротари, и Алексеем Антроповым (1716–1795), изобразившим Екатерину восседающей на троне, со скипетром и державой, в 1766 году. В застывшем образе императрицы тут совсем мало жизни. Наконец, та же Анна Розина де Гаск написала семейный портрет Петра и Екатерины с мальчиком-пажом (в этой манере был исполнен и их парный портрет Гроотом): здесь статичность образов наследника российского престола и его супруги придает картине выхолощенный характер.

В поисках канонического образа

В первое десятилетие царствования Екатерины ее придворным художником был датчанин Вигилиус Эриксен (1722–1782). Именно он наряду с итальянцем Стефано Торелли (1712–1780) создавал официальный, канонический образ императрицы. Многочисленные портреты Эриксена отличают плоскостной характер и слабая выразительность. Екатерина на них выглядит статичной куклой, как правило, с отстраненным выражением лица: ее черты не слишком привлекательны, а улыбка скорее натянута. Более неестественное изображение и представить себе сложно. Даже весьма оригинальный портрет императрицы в шугае и кокошнике оставляет не лучшее впечатление: смотрящая на нас пожилая женщина не внушает особой симпатии.

Портрет Екатерины II верхом. Худ. В. Эриксен. После 1762
Предоставлено автором

Но несмотря на столь сдержанную творческую манеру художника, Екатерина II любила портрет работы Эриксена, где она изображена в момент переворота на любимом коне Бриллианте, в платье по форме Преображенского полка. По-видимому, он отвечал той необходимой героизации, которая была чрезвычайно важна для императрицы при упоминании о «революции» 1762 года. Торелли же создавал в основном аллегорические полотна с изображениями Екатерины, канонизировав образ императрицы в виде Минервы, а на парадных портретах его кисти, отметим, государыня выглядит более живо, чем на картинах Эриксена. Однако на написанном Торелли портрете в русском платье она кажется совершенно серьезной (даже без улыбки) и производит скорее не слишком благоприятное впечатление.

Портрет Екатерины II. Худ. Ф.С. Рокотов. 1763
Предоставлено автором

Каноническим можно назвать портрет императрицы в профиль, созданный Федором Рокотовым (1735(?)–1808) вскоре после ее коронации, в 1763 году: именно этот ее образ является одним из наиболее известных. Екатерина II восседает на троне со скипетром в протянутой руке, мягкие черты лица делают ее профиль одухотворенным, а сама принятая ею поза скорее легкая, нежели тяжеловесная, – благодаря всему этому и создается ощущение некоего порыва, обращенности вперед, не вполне ожидаемое от парадного портрета. Императрица как бы устремлена в будущее, к планам и преобразованиям. Этот портрет, бесспорно, одна из самых больших удач в галерее официальных образов государыни. Впоследствии Рокотов создал и ее портрет со знаками ордена Святого Георгия. На нем Екатерина одновременно и величественна, и очаровательна: ее милостивая улыбка обращена к верноподданным.

Шведский художник Александр Рослин (1718–1793), работавший в России во второй половине 1770-х годов, – тот самый, что написал столь не понравившийся заказчице портрет. Представляется, что портрет этот действительно самый неудачный из всех по производимому им эстетическому впечатлению: Екатерина кажется обрюзгшей старушкой, а улыбка не столько придает ей очарование, сколько выражает некоторую брезгливость. Портрет Рослина копировал Карл Людвиг Христинек, очевидно смягчивший черты образа царицы.

Аллегории на заданную тему

Можно сказать, что классический улыбающийся и весьма привлекательный образ Екатерины в живописи родился в начале 1780-х годов, то есть примерно в середине ее царствования. Он и вошел в историю. Верные черты в ее репрезентации были наконец-то найдены.

Портрет Екатерины II. Худ. Р. Бромптон. Около 1782
Предоставлено автором

Уже в 1782 году совершенно очаровательный, светлый и одухотворенный образ императрицы создает Ричард Бромптон (1734–1783), блестящий английский живописец, на несколько лет ставший придворным художником государыни. Пожалуй, это самый живой портрет Екатерины из всех когда-либо написанных.

Но свое законченное воплощение величественная приятность государыни получила, конечно, на портретах работы Дмитрия Левицкого (1735–1822), среди которых выделяется образ Екатерины-законодательницы в храме богини Правосудия (1783). Эта вторая волна аллегорических изображений императрицы во многом была инициирована Николаем Львовым – архитектором, поэтом, музыкантом, рисовальщиком и гравером, а также другом Левицкого.

Портрет Екатерины II – законодательницы в храме богини Правосудия. Худ. Д.Г. Левицкий. 1783
Предоставлено автором

По сути, Львов и предложил «программу» этого полотна. Екатерина предстает здесь не в одеяниях античной богини – покровительницы наук и искусств, а в классицистическом образе триумфатора, законодательницы и радетельницы о благе подданных. Светлый хитон жрицы символизирует чистоту ее помыслов и дел; лавровый венок и морской пейзаж с кораблями – военные победы и успехи на ниве дипломатии; маки, сжигаемые на алтаре Фемиды, – неусыпное попечение о правосудии, а орел с перунами придает величественному образу черты сходства с Юпитером. При всей их официальности портреты Левицкого (а существует несколько их вариантов и повторений) отличает создание образа мягкой, милостивой, ободряющей окружающих и в то же время уверенной в себе царицы, и, кстати, улыбка, которую столь блистательно умел передать этот живописец, играет тут очень важную роль.

Портрет Екатерины II в дорожном костюме. Худ. М. Шибанов. 1787
Предоставлено автором

Конец 1780-х в портретной галерее Екатерины представлен ее портретом в дорожном костюме кисти бывшего крепостного, художника Михаила Шибанова (биографические сведения о нем крайне скудны), написанным во время ее знаменитого путешествия в Крым (1787). Этот портрет интересен своим камерным, «домашним» характером, и императрица смотрит на нем как-то грустно и даже несколько удивленно. Такой вариант ее репрезентации вряд ли соответствовал уже сложившейся официальной традиции живописного изображения царицы, и его наличие в галерее образов государыни показательно.

Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке (с Чесменской колонной на фоне). Худ. В.Л. Боровиковский. 1794
Предоставлено автором

Наконец, в последние годы жизни Екатерину запечатлели Иоганн Баптист Лампи Старший (1751–1830) и Владимир Боровиковский (1757–1825), хотя у последнего есть и более ранний парадный портрет императрицы. Обе эти работы не понравились стареющей монархине. Лампи попытался подхватить эстафету Левицкого, изобразив Екатерину, указывающую на аллегорические фигуры Крепости и Истины. Но царица выглядит здесь грузной и тяжеловесной, ее лицо – одутловатым, и в целом оно производит скорее отталкивающее впечатление (это лишь в незначительной степени было скорректировано живописцем на другом парадном портрете Екатерины). Портрет кисти Боровиковского (известен в двух вариантах) показывает императрицу в сугубо «домашних» условиях – на обычной прогулке в Царскосельском парке, но при этом и он не лишен аллегоричности (фоном на одном из вариантов является Чесменская колонна, на втором – Кагульский обелиск). Императрица шествует, опираясь на трость, в сопровождении любимой левретки Земиры, сдержанно улыбается, что вызывает симпатию, возникающую во многом и благодаря окружающей ее прелестной неофициальной обстановке. Именно это приятное впечатление послужило Пушкину основой для создания известного эпизода повести «Капитанская дочка» (поэт был знаком с портретом по гравюре Николая Уткина, очень популярной в его время).

Екатерина II. Бюст работы Ф.И. Шубина
Предоставлено автором

Классический образ Екатерины в скульптуре был создан Федором Шубиным . Бюсты его работы представляют нам императрицу столь же привлекательной, милостивой и улыбающейся, как и картины Левицкого.

Екатерина из XIX века

Посмертная изобразительная слава Екатерины началась лишь в 1860-х. Это была эпоха столетия ее царствования. В русской исторической живописи того времени образ великой императрицы XVIII века, по всей видимости, впервые появляется на сугубо ученической картине польского художника Ивана Миодушевского , учившегося в Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге. Картина была написана в 1861 году по академической программе, а за ее эскиз автор был удостоен большой серебряной медали. Это «Сцена из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина», изображающая момент вручения императрицей письма Маше Мироновой о помиловании Петра Гринева . Бытовая сценка литературного характера разворачивается в покоях Екатерининского дворца в Царском Селе в присутствии неестественно малолетнего Павла Петровича и княгини Екатерины Дашковой . Облик государыни здесь скорее близок к тем, что мы видим на портретах Лампи, но существенно облагорожен.

Императрица Екатерина II у М.В. Ломоносова. Худ. И.К. Федоров. 1884
Предоставлено автором

Еще два произведения, рисунок 1880 года Алексея Кившенко (1851–1895) и картина малоизвестного художника Ивана Федорова , созданная в 1884-м, посвящены одному и тому же событию – посещению Екатериной II Михаила Ломоносова в 1764 году. В обоих случаях императрица в светлом платье, сопровождаемая свитой, сидит и внимательно слушает объяснения великого ученого.

На картине известного исторического живописца Валерия Якоби (1833–1902) показана церемония инаугурации Академии художеств в 1765 году. Это полотно было создано в 1889-м к 125-летию академии. Здесь художник представил зрителям не только саму императрицу, но и большое число придворных, видных деятелей культуры и искусства эпохи ее правления (Панина, Разумовского, Дашкову, Бецкого, Сумарокова и многих других). В процессе работы он обращался к известным портретам этих деятелей, а его Екатерина словно бы сошла с парадного профильного полотна Федора Рокотова.

Любопытно, что на стенах зала, где разворачивается торжество, Якоби «развесил» картины екатерининского времени, в том числе аллегорические портреты императрицы кисти Торелли (в образе Минервы) и Левицкого (в образе жрицы богини Правосудия), хотя ни того, ни другого портрета в 1765 году еще не существовало.

Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы. Худ. Н.Н. Ге. 1874
Предоставлено автором

Без сомнения, самым знаменитым произведением русской исторической живописи, где образ Екатерины не просто присутствует, а играет одну из главных ролей, является картина Николая Ге (1831–1894) «Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы» (1874). Эта чрезвычайно интересная с композиционной и колористической точки зрения работа показывает Екатерину в трауре: в сопровождении Дашковой она следует к гробу Елизаветы Петровны , который, впрочем, не обозначен. Это движение на первом плане контрастирует с уходящим вдаль в глубине картины Петром III, также сопровождаемым придворными, причем контраст достигается не только разными векторами двигающихся групп и соотнесением планов полотна, но и цветовым решением. Фигура Екатерины освещена пламенем свечей, а выражение ее лица, холодное и даже надменное, – она как бы ухмыляется своей сдержанной улыбкой – демонстрирует ее безусловное превосходство над ситуацией, что не очень-то располагает зрителя к героине картины.

Памятник Екатерине II в Петербурге. Скульптор М.О. Микешин. 1873
Предоставлено автором

А годом ранее, в 1873 году, в Петербурге перед Александринским театром был открыт памятник Екатерине II. Его автор Михаил Микешин (1835–1896) уже один раз изобразил великую императрицу – на памятнике Тысячелетию России в Новгороде: там она, возлагающая лавровый венок на голову склонившегося перед ней Григория Потемкина , представлена среди многих выдающихся деятелей русской истории. Теперь же Микешин создал памятник самой Екатерине, но композиционное решение новгородского монумента, которое оказалось чрезвычайно удачным, использовал и здесь.

Горделиво улыбающаяся императрица возвышается как скала, окруженная поясом своих соратников. Микешин блестяще передал самую суть екатерининского правления: она – в умело подобранной монархиней плеяде орлов, которые и составили ее славу. Это решение надолго определило композиционную традицию екатерининских монументов империи: таков памятник ей в Одессе (1900), таков же – в Екатеринодаре, как назывался современный Краснодар (1907, проект все того же Микешина). Везде императрица возвышается над зрителями, и везде она не одна. Впечатление от петербургского монумента, а в большей степени от самой личности царицы превосходно выразил замечательный поэт Алексей Апухтин в стихотворении «Недостроенный памятник».

Выезд Екатерины II на соколиную охоту. Худ. В.А. Серов. 1902
Предоставлено автором

Начало XX века принесло интерес к частной жизни императрицы. На экслибрисе, выполненном Анной Остроумовой-Лебедевой (1871–1955) для Сергея Казнакова , Екатерина (угадывается лишь ее силуэт) изображена с одним из своих фаворитов лунной ночью в Камероновой галерее Царскосельского парка. А на рисунке Валентина Серова (1865–1911), созданном для знаменитого издания Николая Кутепова по истории царской и императорской охоты, мы видим императрицу выезжающей вечером на соколиную охоту. Вполоборота она повернулась к нам, оглядываясь на сопровождающего ее фаворита. Эта «вечерняя» Екатерина Серебряного века завершает галерею ее художественных образов, созданных в старой России.