Образ корабля в господине из сан франциско. Господин из сан-франциско. Заключительное слово учителя

I.И. Бунин: реализм или импрессионизм? (О методе творчества И. Бунина пишут по-разному: одни считают его реалистом, другие отмечают черты импрессионизма в его творчестве. В рассказе «Господин из Сан-Франциско» описаны узнаваемые типы. Но само описание, построение сюжета, приемы изображения, в том числе использование образов-символов, указывают на черты импрессионизма.)

II.«Атлантида» - главный образ-символ рассказа.

1.«Атлантида» - модель мира. (Пароход «Атлантида» - это многозначный символ. Уже сама возможность плыть на нем - указание на социальный статус и матери­альные возможности главного героя. Кроме того, «Атлантида» - это образ-сим- вол мира, разделенного на бедных и богатых, как на пароходе, где есть верхняя палуба, нижняя, трюм. «Великое множество слуг в поварских, судомойнях и винных подвалах» обслуживают тех, кому удалось устроиться на верхней палубе жизни. И хотя они не видят друг друга, не вступают ни в какие отношения, все плывут вместе «в ледяной мгле», «среди бури с мокрым снегом».)

2.«Атлантида» - символ погибшей цивилизации, символ иллюзорности. (Именно Атлантидой называют исчезнувшую цивилизацию. Материальные подтвержде­ния ее существования иногда выдает океан. Но она поглощена пучиной океана.

Мир «Атлантиды» так же непрочен, как призрачный мир настоящей Атлантиды. Об этом свидетельствует возвращение героя в трюме того же корабля, в ящике из-под воды. Расстояние между палубами так мало, и никто не знает, где он окажется завтра.)

3. «Влюбленная» парана «Атлантиде». (Пара тан дующих молодыхлюдей на «Атлан­тиде», которые изображали влюбленных, вызывая умиление публики, оказалась всего лишь парой нанятых актеров. Они давно играли эту роль и смертельно надоели друг другу. Читатель узнает об этом позже. Таким образом, эта «пара» также приобретает смысл символа. Это символ обманности, иллюзорности окружающего мира.)

III.Господин из Сан-Франциско. (Имени господина никто не запомнил, потому что это не важно. Он сам - воплощение определенного отношения кжизни. Все время, от­пущенное ему на земле, он потратил на то, чтобы заработать деньги. Жил ли он, жили ли его близкие? И это все ради круиза на престижной «Атлантиде». Так, через образ главного героя автор выводит читателя на еще одно значение «Атлантиды» - это мечта, цель жизни, которая на поверку оказывается тоже иллюзией.)

IV.«Атлантида» и время. (Общее настроение рассказа - это тревога. В смерти ли чело­века дело? Отчасти Бунин как бы готовит читателя к печальному концу. И все же эта тревога рождается ощущением неумолимого движения времени. Время судит. Время поглощает цивилизации. Время отсчитывает минуты жизни каждого. «Атлантида» как бы плывет сквозь время. Время неотвратимо. «Атлантида» же - напоминание человечеству о том, как призрачен и непрочен мир, как ничтожен человек в этом мире, где ему так мало отпущено времени.)

„И--М,

К 60-летию со дня смерти Ивана Алексеевича Бунина

Повесть "Митина любовь" (1924 г.), принесшая Бунину европейскую известность (она привела в восторг знаменитого австрийского поэта Рильке), была издана в 1926 г. в Ленинграде в серии "Книжные новинки", а в 1927 г. главное издательство СССР - ГИЗ - выпустило сборник рассказов "антисоветского писателя". В восьмом томе первой Большой Советской Энциклопедии (1927) напечатана довольно большая статья о Бунине, причем с портретом, чего тогда удостаивался не всякий советский писатель.

Во всем мире И.А. Бунин считается классиком "любовной прозы". Но этим, конечно, не ограничивается влияние, которое оказал на мировое искусство русский Нобелевский лауреат. Он, по сути, стал родоначальником столь распространенного ныне жанра, который условно можно обозначить как "гибель "Титаника". Рассказ Бунина "Господин из Сан-Франциско" (1915) был первым литературным откликом на катастрофу знаменитого суперлайнера. Множество деталей в "Господине" говорит о том, что под кораблем с названием "Атлантида" подразумевается именно "Титаник".

Европейские художники только в конце ХХ века пришли к тому пониманию кризиса техногенной цивилизации, который с такой силой выразил Бунин в "Господине из Сан-Франциско".

Здесь прежде всего уместно вспомнить фильм Ф. Феллини "И корабль плывет…" - о безвозвратно уходящей в прошлое "старой доброй Европе", какой она была до 1914 г., и другой его фильм, "Сладкая жизнь", о котором сам режиссер говорил, что это - "корабль, пышный и в то же время нищий, несущийся навстречу скалам, о которые ему суждено разбиться, - помпезное кораблекрушение: шелк, парча, хрусталь, повергнутые в пучину порывом бури". В сущности, то же самое можно сказать об идее "Господина из Сан-Франциско".

С самого начала рассказа ощущаешь какой-то холодок, который к концу превращается в ледяное дыхание смерти. Появляется даже сомнение: да живые ли люди были описаны Буниным? Быть может, "Атлантида" - это корабль-призрак, корабль мертвецов? Грузный капитан "Атлантиды" похож на "громадного идола" (точь-в-точь, как капитан "Титаника" Смит). У наследного принца азиатского государства, путешествующего инкогнито, "крупные усы сквозили, как у мертвого". Смерть во всем, везде, даже в пахнущих воском средневековых итальянских храмах: "величавый вход… а внутри - огромная пустота, молчание… скользкие гробовые плиты под ногами". Здесь нет места живым человеческим чувствам, они растворяются в пустоте, не успев даже родиться, все эфемерно, даже влечение полов, - в данном случае "чувство" дочери господина из Сан-Франциско к наследному азиатскому принцу. "Ведь в конце концов, - констатирует Бунин, - не важно, что именно пробуждает девичью душу, - деньги ли, слава ли, знатность ли рода…"

Непробиваемым в своем позитивизме янки доступны только дурные предчувствия, да и то - мимолетно... Хозяин отеля на Капри "на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена, точь-в-точь такого же, как этот, в той же визитке и с той же зеркально причесанной головой. Удивленный, он даже чуть было не приостановился. Но как в его душе уже давным-давно не осталось ни горчичного семени так называемых мистических чувств, то сейчас же и померкло его удивление…"

Бодро, выпятив бульдожью челюсть, шагает жестокий американский бизнесмен навстречу своей смерти. Он умирает в читальне, среди газет с заголовками о никогда не прекращающейся балканской войне (как все похоже на конец ХХ века!). "…Строчки вдруг вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа… Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха - и дико захрапел; нижняя челюсть отпала, осветив весь рот золотом пломб…"

В гостинице начинается паника. Что-то не заладилось в отлаженном механизме декораций, скрывающих пустоту. "…На всех языках раздавалось: "Что, что случилось?" - и никто не отвечал толком, никто не понимал ничего, так как люди и до сих пор еще больше всего дивятся и ни за что не хотят верить смерти". "С обиженными лицами", молча расходились люди по своим номерам. Богатый янки нарушил правила игры - он умер. А было так весело, беззаботно…

Природе в бунинском рассказе, кажется, абсолютно безразлична смерть чужого и жестокого человека. Кто он ей - страшный персонаж театра марионеток? Она - Жизнь, а он пришел из мира Смерти.

Над Капри возвышаются две вершины: Монте-Соляро и Монте-Тиберио. "…В гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла в белоснежных гипсовых одеждах и в царском венце, золотисто-ржавая от непогод, Матерь Божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу…". Но Матерь Божия мало интересует туристов вроде покойного джентльмена из Сан-Франциско. Они съезжаются со всех концов острова смотреть на остатки каменного дома, в котором "две тысячи лет назад жил человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры, и человечество навеки запомнило его". Это римский император Тиберий, наместник которого в Иудее Понтий Пилат трусливо отвернулся от Иисуса Христа…

Тело мертвого господина из Сан-Франциско, "с неделю пространствовав из одного портового сарая в другой, (…) снова попало наконец на тот же самый знаменитый корабль, на котором так еще недавно, с таким почетом везли его в Старый Свет. Но теперь уже скрывали его живых - глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм. И опять, опять пошел корабль в свой далекий морской путь". Здесь появляется на страницах рассказа тот, чье тягостное присутствие мы давно уже незримо ощущали. Это - верховный покровитель и усопшего капиталиста-янки, и "несказанно мерзкого" Тиберия. "Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со стен Гибралтара, с каменных ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем". Пока он только что следит… "Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового человека со старым сердцем". Сущность Дьявола материализовалась в "Атлантиде", и они теперь сопоставимы - Дьявол и корабль.

Рассказ заканчивается под сладостно-томную, "бесстыдно-грустную" музыку, звучащую в салоне первого класса. Это - прямой намек читателю. Ведь именно под эти меланхолические звуки тонул "Титаник".

Музыканты играли до последней минуты, коченея на атлантическом ветру, пока не раздалась легендарная команда капитана Смита: "Теперь - каждый за себя!".

Что ж, если взглянуть на рассказ Бунина как на одну из версий гибели "Титаника", то она - самая верная. Все прочие подразумевают технические причины, "версия" Бунина - нравственные. Корабль, созданный мертвецами, обречен на Смерть.

Что такое бунинская "Атлантида"? Современная цивилизация? Вообще человечество? Земля? Возможность толкований беспредельна, как бесконечна природа бунинского образа.

Разумеется, "Господин из Сан-Франциско" повлиял не только на произведения в жанре "катастрофы". Например, под сильнейшим обаянием этого рассказа всю жизнь находился Михаил Булгаков. В "Белой гвардии" читаем: "Перед Еленой остывающая чашка и "Господин из Сан-Франциско". Затуманенные глаза, не видя, глядят на слова:

… мрак, океан, вьюгу".

А вот "Мастер и Маргарита": "Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла огромный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало - как будто этого никогда не было на свете".

Сравним с "Господином из Сан-Франциско": "Тяжелый туман до самого оснований скрывал Везувий, низко серел над свинцовой зыбью моря. Острова Капри совсем не было видно - точно его никогда и не существовало на свете".

Так заманчиво было бы продолжить сопоставления (например, проследить, как тема Тиберия, страшного покровителя булгаковского Пилата, перешла из "Господина" в "Мастер"; не менее интересна объединяющая оба произведения тема дьявола, у Бунина "громадного, как утес", но поначалу представшего перед туристом из Сан-Франциско в образе "отменно элегантного молодого человека", а перед Берлиозом - в обличье щеголеватого интуриста Воланда, превратившегося в конце романа в "глыбу мрака"; было бы любопытно сравнить бал на корабле с балом у сатаны, реакцию персонажей на смерть янки и гибель Берлиоза; бурю над Москвой в финале "Мастера" и бурю над "Атлантидой" в финале "Господина"), но всё это, как говорят обычно в таких случаях, тема отдельной большой работы. Да и дело, в общем, не в том, кто как на кого повлиял, это в литературе процесс естественный. Сам Бунин любил говорить: "От Гоголя я!", чему мало кто верил. Но они не поняли, что писатель имел в виду. Язык, стиль, сюжет и т. д. здесь не главное. А что же? Вот что написал в "Жизни Арсеньева" о значении Гоголя в своей творческой судьбе сам Бунин: "Страшная месть" пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, - чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда Бога, вера в Него".

Вторая тема, остро переживаемая Буниным еще в первых стихотворениях и рассказах - тема смерти. В «Жизни Арсеньева» молодой герой в одном селе, куда обычно ездил по делам службы, сошелся на гульбище с "высокогрудой рыжей девкой с крупными губами". Однажды она пошла провожать его на станцию, а он, проходя мимо товарного вагона с раздвинутыми дверцами, потянул ее туда. "…Она вскочила за мной и крепко обняла меня за шею. Но я чиркнул спичкой, чтобы осмотреться, - и в ужасе отшатнулся: спичка осветила посреди вагона длинный дешевый гроб". Этот появившийся так некстати гроб, между прочим, непременный мотив поэтики бунинских произведений о любви.

С необычайной для русской литературы, обостренной до крайности чувственностью он описывает пробуждающийся в людях инстинкт жизни, продолжения рода и - смерть: как неизбежный, неотвратимый финал…

Алексей Арсеньев и безымянный мертвец в дешевом гробу едут по железной дороге разными путями, но это до поры до времени… Рано или поздно их пути их, увы, пересекутся… Как писатель Бунин изображал это роковое противоречие человеческого существования с потрясающей, реалистической силой, но сам по-человечески никогда не мог с этим примириться… Поэтому, быть может, с таким обостренным сочувствием описывал он Льва Толстого, прыгающего через заснеженные канавы на Девичьем Поле и говорящего Бунину - "отрывисто, строго, резко:

Смерти нету, смерти нету!"

Иные читатели задают вопрос: почему Бунин, в раннем и зрелом творчестве которого гармонично сочетались самые различные темы, в том числе и "женская", в старости отдал предпочтение последней, причем зачастую в откровенно эротическом духе? Может быть, это означало, что под конец жизни он разочаровался во всем, кроме чувственных, плотских удовольствий? А может быть, истратив Нобелевскую премию, откровенно решил заработать на "клубничке"? Тут надо сказать, что рассказы, составившие "Темные аллеи", в основном писались во время гитлеровской оккупации Франции, когда Бунин жил в курортном городке Грассе, и лишь малая часть их тогда была опубликована (9 из 25), да и то в газетах. Бунин их писал практически "в стол", "для себя", как в далекие юношеские годы. Да и вообще следует хорошенько представить себе атмосферу, в которой создавались "Темные аллеи": оккупация, голод, холод (зимой в Приморских Альпах вовсе не тепло, а дрова стоили бешеные деньги). Ко всем этим "прелестям" добавлялась старость - в годы войны Бунин "разменял" восьмой десяток… Так может быть, он любовными рассказами горячил остывающую кровь?

Тут возможны десятки "может быть". Но вот что обычно не учитывается критиками. Человек, долгие годы живущий вне Родины, постепенно перестает ее ощущать как нечто, столь же реально существующее во времени и пространстве, как и страна обитания. Образы Родины переходят в область воспоминаний, а воспоминания имеют обыкновение со временем тускнеть (особенно у писателей, которые используют их, как фотографы негатив). У людей нерелигиозных (а Бунин был верующим, но не очень религиозным человеком) надежнее всего сохраняется в памяти то, что связано с чувственными переживаниями.

Эта закономерность легко прослеживается, если сравнить творчество Бунина 20-х и 40-х годов. В 20-х годах он писал и такие рассказы, как "Косцы" - гимн ушедшей в прошлое России, и такие, как "Солнечный удар" - новелла, так и просящаяся в "Темные аллеи". Кроме того, был тогда Бунин активным публицистом, резко полемизировал с левым флангом эмиграции, в частности, с "партией Милюкова". Со второй половины 30-х годов все его художественные интересы словно сосредоточились на интимной сфере, хотя хорошо известно, что своих взглядов он не менял.

Все это позволяет предположить, что образы женщин в "Темных аллеях" есть образы Родины, извлекаемых Буниным из чувственной сферы своего сознания.

А поезда, пароходы, где часто начинаются или заканчиваются рассказы, были для писателя чем-то вроде литературной машины времени, доставлявшей его героев туда, в Зазеркалье, в Россию, что "не вернется уже вовеки". Для понимания этого важен рассказ "Руся" (по сокращенному имени героини - Маруся). Он начитается так: "В одиннадцатом часу вечера скорый поезд Москва - Севастополь остановился на маленькой станции за Подольском, где ему остановки не полагалось, и чего-то ждал на втором пути". Это был поезд, остановившийся во времени. Герой вспоминает свою возлюбленную, жившую когда-то в усадьбе неподалеку. Поезд наконец тронулся. Он набрал скорость и полетел - как летит время в быстротечной нашей жизни: "… все так же неуклонно, загадочно, могильно смотрел на него из черной темноты сине-лиловый глазок над дверью, и все с той же неуклонно рвущейся вперед быстротой несся, пружиня, качаясь, вагон. Уже далеко, далеко остался тот печальный полустанок. И уж целых двадцать лет назад было все это - перелески, сороки, болота, кувшинки, ужи, журавли…" Утром жена спрашивает героя: "Все еще грустишь, вспоминаешь свою дачную девицу с костлявыми ступнями?

Грущу, грущу, - ответил он, неприятно усмехаясь. - Дачная девица… Amata nobis quantum amabitu nulla!" ("Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет!" - Лат. )

Эта таинственная Руся , конечно же - Русь, Россия, возлюбленная Буниным, как никакая другая страна возлюблена быть не может.

Специально для Столетия

И.А.Бунин. «Господин из Сан-Франциско» (1915)

Опубликованный в 1915 году, рассказ «Господин из Сан-Франциско» создавался в годы Первой мировой войны, когда в творчестве Бунина заметно усилились мотивы катастрофичности бытия, противоестественности и обреченности технократической цивилизации. Образ гигантского корабля с символическим названием «Атлантида» был подсказан гибелью знаменитого «Титаника», в которой многие видели символ грядущих мировых катастроф. Как и многие его современники, Бунин почувствовал трагическое начало новой эпохи, а потому все большее значение в этот период в произведениях писателя приобретают темы рока, смерти, мотив бездны.

Символика «Атлантиды». Корабль «Атлантида», носящий имя когда-то затонувшего острова, становится символом цивилизации в той ее форме, в которой она создана современным человечеством, - цивилизации технократической, механистичной, подавляющей человека как личность, далекой от естественных законов бытия. Антитеза становится одним из основных приемов создания образной системы рассказа: «Атлантида», с ее контрастом палубы и трюма, с ее капитаном, подобным «языческому богу» или «идолу», - мир дисгармоничный, искусственный, фальшивый, а уже потому обреченный. Она величава и грозна, однако мир «Атлантиды» держится на призрачных основах «денег», «славы», «знатности рода», которые полностью заменяют ценность человеческой индивидуальности. Этот искусственно созданный людьми мир замкнут, отгорожен от стихии бытия как враждебной, чуждой и загадочной для него стихии: «Вьюга билась в его снасти и широкогорные трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен». Страшна эта грандиозность, пытающаяся побороть стихию самой жизни, установить над нею свое владычество, страшна эта иллюзорная величавость, такая зыбкая и хрупкая перед ликом бездны. Обреченность ощутима и в том, насколько контрастны «нижний» и «средний» миры корабля, своеобразные модели «ада» и «рая» бездуховной цивилизации: свето-цветовая палитра, ароматы, движение, «вещный» мир, звучание – все в них различно, общее лишь их замкнутость, отъединенность от естественной жизни бытия. «Верхний» мир «Атлантиды», ее «новое божество» - капитан, подобный «милостивому языческому богу», «огромному идолу», «языческому идолу». Не случайна эта повторяемость сравнений: современная эпоха изображается Буниным как господство нового «язычества» - одержимость пустыми и суетными страстями, страх перед всемогущей и таинственной Природой, буйство плотской жизни вне ее освященности жизнью духа. Мир «Атлантиды» - это мир, где царят сластолюбие, чревоугодие, страсть к роскоши, гордыня и тщеславие, мир, где Бог подменяется «идолом».

Пассажиры «Атлантиды». М отив искусственности, автоматизма усиливается, когда Бунин описывает пассажиров «Атлантиды», не случайно объемный абзац посвящен распорядку их дня: это модель мертвенной регламентированности их существования, в котором нет места случайностям, тайнам, неожиданностям, то есть как раз тому, что делает человеческую жизнь по-настоящему захватывающей. Ритмико-интонационный рисунок строки передает ощущение скуки, повторяемости, создает образ часового механизма с его унылой размеренностью и абсолютной предсказуемостью, а использование лексико-грамматических средств со значением обобщения («полагалось бодро гулять», «вставали… пили… садились… делали… совершали… шли») подчеркивает обезличенность этой блестящей «толпы» (не случайно писатель именно так определяет общество собравшихся на «Атлантиде» богачей и знаменитостей). В этой бутафорной блестящей толпе не столько люди, сколько марионетки, театральные маски, скульптуры музея восковых фигур: «Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара». Оксюморонные сочетания и семантически противоречивые сравнения выявляют мир ложных нравственных ценностей, уродливые представления о любви, красоте, человеческой жизни и личностной индивидуальности: «красавец, похожий на огромную пиявку» (суррогат красоты), «нанятые влюбленные», «небескорыстная любовь» молоденьких неаполитанок, которой господин надеялся наслаждаться в Италии (суррогат любви).

Люди «Атлантиды» лишены дара удивления перед жизнью, природой, искусством, у них нет желания открыть тайны красоты, не случайно этот «шлейф» мертвенности они несут за собой, где бы ни появились: музеи в их восприятии становятся «мертвенно-чистыми», церкви – «холодными», с «огромной пустотой, молчанием и тихими огоньками семисвечника», искусство для них лишь «скользкие гробовые плиты под ногами и чье-нибудь «Снятие с креста», непременно знаменитое».

Главный герой рассказа. Не случайно главный герой рассказа лишен имени (не названы по имени также его жена и дочь) – как раз того, что прежде всего отделяет человека от «толпы», выявляет его «самость»(«имени его никто не запомнил»). Ключевое слово заглавия «господин» определяет не столько личностно-неповторимую природу главного героя, сколько его положение в мире технократической американизированной цивилизации (не случайно единственное собственное существительное в заглавии – Сан-Франциско, таким образом, Бунин определяет реальный, земной аналог мифологической Атлантиды), его мировосприятие: «Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствия…он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему». Описание всей предшествующей жизни господина занимает лишь один абзац, да и сама жизнь определяется более точно – «до этой поры он не жил, а лишь существовал». В рассказе нет развернутой речевой характеристики героя, почти не изображается его внутренняя жизнь. Крайне редко передается и внутренняя речь героя. Все это выявляет, что душа господина мертва, а его существование всего лишь исполнение определенной роли.

Внешний облик героя предельно «материализован», лейтмотивной деталью, приобретающей символический характер, становится блеск золота, ведущая цветовая гамма – желтый, золотой, серебряный, то есть цвета мертвенности, отсутствия жизни, цвета внешнего блистания. Используя прием аналогии, уподобления, Бунин при помощи повторяемых деталей создает внешние портреты-«двойники» двух совершенно не похожих друг на друга людей – господина и восточного принца: в мире господства безликости люди зеркально отражают друг друга.

Мотив смерти в рассказе. Антитеза «жизнь-смерть» - одна из сюжетообразующих в рассказе. «Обостренное чувство жизни», свойственное Бунину, парадоксально сочеталось с «обостренным чувством смерти». Довольно рано в писателе пробудилось особое, мистическое отношение к смерти: смерть в его понимании была чем-то таинственным, непостижимым, с чем не может справиться разум, но о чем не может не думать человек. Смерть в рассказе «Господин из Сан-Франциско» становится частью Вечности, Мироздания, Бытия, однако именно поэтому люди «Атлантиды» стараются о ней не думать, испытывают по отношению к ней священный, мистический, парализующий сознание и чувства страх. «Предвестников» смерти господин старался не замечать, не думать о них: «В душе господина давным-давно не осталось так называемых мистических чувств…он увидел во сне хозяина отеля, последнего в его жизни…не стараясь понять, не думая, что именно ужасно…Что чувствовал, что думал господин из Сан-Франциско в этот столь знаменательный для себя вечер? Он только очень хотел есть». Смерть налетела на миллионера из Сан-Франциско внезапно, «нелогично», грубо-отталкивающе, смяла его именно в то время, когда он собирался наслаждаться жизнью. Смерть описана Буниным подчеркнуто натуралистично, однако именно такое детальное описание, как это ни парадоксально, усиливает мистичность происходящего: словно человек борется с чем-то невидимым, жестоким, безжалостно-равнодушным к его желаниям и надеждам. Такая смерть не предполагает продолжения жизни в иной – духовной - форме, это смерть тела, окончательная, ввергающая в небытие без надежды на воскресение, эта смерть стала логическим завершением существования, в котором уже давно не было жизни. Парадоксально, но мимолетные признаки утраченной героем при жизни души появляются уже после его смерти: «И медленно, медленно, на глазах у всех, потекла бледность по лицу умершего, и черты его стали утончаться, светлеть». Словно та божественная душа, дарованная при рождении каждому и умерщвленная самим господином из Сан-Франциско, снова освободилась. После смерти с теперь уже «бывшим господином» происходят странные и, по сути, страшные «перевёртыши»: власть над людьми оборачивается невниманием и нравственной глухотой живых к умершему («нет и не может быть сомнения в правоте желаний господина из Сан-Франциско», «вежливо и изысканно поклонившийся хозяин» - «Это совершенно невозможно, мадам,.. хозяин с вежливым достоинством осадил ее…хозяин с бесстрастным лицом, уже без всякой любезности»); вместо неискренней, но всё же любезности Луиджи – его шутовство и кривляние, хихиканье горничных; вместо роскошных апартаментов, «где гостила высокая особа», - «номер, самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный», с дешевой железной кроватью и грубыми шерстяными одеялами; вместо блистательной палубы на «Атлантиде» - темный трюм; вместо наслаждения самым лучшим – ящик из-под содовой воды, похмельный извозчик и разряженная по-сицилийски лошадь. Около смерти вдруг вспыхивает мелкая, эгоистичная людская суета, в которой и страх, и досада – нет лишь сострадания, сопереживания, нет ощущения таинства совершившегося. Эти «перевёртыши» стали возможны именно потому, что люди «Атлантиды» отдалены от естественных законов бытия, частью которого являются жизнь и смерть, что человеческая личность подменяется социальным положением «господина» или «слуги», что «деньги», «слава», «знатность рода» полностью замещают человека. Призрачны оказались претензии «гордого человека» на господство. Господство – категория преходящая, это те же руины дворца всевластного императора Тиберия. Образ руин, нависающих над обрывом, - деталь, подчеркивающая непрочность искусственного мира «Атлантиды», его обреченность.

Символика образов океана и Италии. Противостоит миру «Атлантиды» огромный мир природы, самого Бытия, всего сущего, воплощением которого становятся в рассказе Бунина Италия и океан. Океан многолик, изменчив: он ходит черными горами, леденит белеющей водной пустыней или поражает красотой «цветистой, как хвост павлина, волны». Океан пугает людей «Атлантиды» именно своей непредсказуемостью и свободой, стихией самой жизни, изменчивой и вечно движущейся: «океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали». Образ океана восходит к мифологическому образу воды как первоначальной стихии бытия, породившей жизнь и смерть. Искусственность мира «Атлантиды» проявляется и в этой отчужденности от стихии океана-бытия, ограждённости от нее стенами иллюзорно величественного корабля.

Воплощением разнообразия вечно движущегося и многогранного мира становится в рассказе Бунина Италия. Солнечный лик Италии так и не открылся господину из Сан-Франциско, он успел увидеть лишь ее прозаично-дождливый лик: блестящие жестью мокрые от дождя пальмовые листья, серое небо, постоянно моросящий дождь, пропахшие гнилой рыбой хибарки. Даже после смерти господина из Сан-Франциско пассажиры «Атлантиды», продолжая свое путешествие, не встречаются ни с беспечным лодочником Лоренцо, ни с абруццкими горцами, их путь – к руинам дворца императора Тиберия. Радостная сторона бытия навсегда закрыта от людей «Атлантиды», потому что в них нет готовности увидеть эту сторону, душевно открыться ей.

Напротив, люди Италии – лодочник Лоренцо и абруццкие горцы – ощущают себя естественной частью огромной Вселенной, не случайно в финале рассказа резко расширяется художественное пространство, включая и землю, и океан, и небо: «целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними». Детски радостное упоение красотой мира, наивное и благоговейное удивление перед чудом жизни чувствуется в молитвах абруццких горцев, обращенных к Божией Матери. Они, как и Лоренцо, неотъемлемы от мира природы. Лоренцо живописно красив, свободен, царственно равнодушен к деньгам – все в нем противостоит описанию главного героя. Бунин утверждает величие и красоту самой жизни, чье мощное и свободное течение пугает людей «Атлантиды» и вовлекает тех, кто способен стать ее органичной частью, стихийно, но по-детски мудро довериться ей.

Бытийный фон рассказа. В художественный мир рассказа включены предельные, абсолютные величины: равноправными участниками рассказа о жизни и смерти американского миллионера становятся римский император Тиберий и «сверчок», с «грустной беззаботностью» поющий на стене, ад и рай, Дьявол и Богоматерь. Соединение небесного и земного миров парадоксально появляется, например, в описании сорок третьего номера: «Мертвый остался в темноте, синие звезды глядели на него с неба, сверчок с грустной беззаботностью запел на стене». За уходящим в ночь и вьюгу кораблем следят глаза Дьявола, а лик Богоматери обращен к небесной выси, царству ее Сына: «Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему за кораблем…Над дорогой, в гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его стояла в белоснежных гипсовых одеждах …матерь божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу, к вечным и блаженным обителям трижды благословенного сына ее». Всё это создает образ мира как целого, макрокосма, включающего свет и тьму, жизнь и смерть, добро и зло, миг и вечность. Бесконечно малым на этом фоне оказывается замкнутый и в этой замкнутости считающий себя великим мир «Атлантиды». Не случайно для построения рассказа характерно композиционное кольцо: описание «Атлантиды» дается в начале и конце произведения, при этом варьируются одни и те же образы: огни корабля, прекрасный струнный оркестр, адские топки трюма, играющая в любовь танцующая пара. Это роковой круг замкнутости, отгороженности от бытия, круг, созданный «гордым человеком» и превративший его, осознающего себя господином, в раба.

Человек и его место в мире, любовь и счастье, смысл жизни, вечная борьба добра и зла, красота и умение ею жить – эти вечные проблемы в центре рассказа Бунина.

Эпиграф из Апокалипсиса: "Горе тебе, Вавилон, город крепкий!" Согласно Откровению Иоанна Богослова, Вавилон, "великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу... горе, горе тебе, Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришел суд твой" (Откровение, 18).

Сан-Франциско - один из самых богатых городов Америки, назван именем Франциска как бы по иронии судьбы. И сам господин - богач, представитель нового мира - прибывает из города, названного в честь проповедника бедности, на родину этого проповедника.

Мотив рассказа - мотив гибели, смерти. А почему гигантский корабль назван "Атлантидой"? "Атлантида" - погибший мифологический материк. Основное событие рассказа - смерть господина из Сан-Франциско, быстрая и внезапная, в один час. Господин из Сан-Франциско, миллионер, не замечает предвестников смерти. Примечательно, что он собирается ехать в Рим, чтобы слушать там католическую молитву покаяния (которая обычно читается перед смертью), затем пароход "Атлантида", который является в рассказе двойственным символом: с одной стороны, пароход символизирует новую цивилизацию, где власть определяется богатством и гордыней, то есть тем, от чего погиб Вавилон. Поэтому, в конце концов, корабль, да еще с таким названием, должен утонуть. "Атлантида" - олицетворение рая и ада, причем, если первое описано как рай "осовремененный" (волны пряного дыма, сияние света, коньяки, ликеры, сигары, радостные пары и прочее), то машинное отделение впрямую называется преисподней: "ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, - та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груди каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени..."

Господин из Сан-Франциско, который в рассказе ни разу не назван по имени, так как, замечает автор, имени его не запомнил никто ни в Неаполе, ни на Капри, направляется с женой и дочерью в Старый Свет на целых два года с тем, чтобы развлекаться и путешествовать. Он много работал и теперь достаточно богат, чтобы позволить себе такой отдых.

В конце ноября знаменитая «Атлантида», похожая на огромный отель со всеми удобствами, отправляется в плавание.

Жизнь на пароходе идёт размеренно: рано встают, пьют кофе, какао, шоколад, принимают ванны, делают гимнастику, гуляют по палубам для возбуждения аппетита; затем — идут к первому завтраку; после завтрака читают газеты и спокойно ждут второго завтрака; следующие два часа посвящаются отдыху — все палубы заставлены длинными камышовыми креслами, на которых, укрытые пледами, лежат путешественники, глядя в облачное небо; затем — чай с печеньем, а вечером — то, что составляет главнейшую цель всего этого существования, — обед.

Прекрасный оркестр изысканно и неустанно играет в огромной зале, за стенами которой с гулом ходят волны страшного океана, но о нем не думают декольтированные дамы и мужчины во фраках и смокингах. После обеда в бальной зале начинаются танцы, мужчины в баре курят сигары, пьют ликёры, и им прислуживают негры в красных камзолах.

Наконец пароход приходит в Неаполь, семья господина из Сан-Франциско останавливается в дорогом отеле, и здесь их жизнь тоже течёт по заведённому порядку: рано утром — завтрак, после — посещение музеев и соборов, второй завтрак, чай, потом — приготовление к обеду и вечером — обильный обед. Однако декабрь в Неаполе выдался в этом году ненастный: ветер, дождь, на улицах грязь. И семья господина из Сан-Франциско решает отправиться на остров Капри, где, как все их уверяют, тепло, солнечно и цветут лимоны.

Маленький пароходик, переваливаясь на волнах с боку на бок, перевозит господина из Сан-Франциско с семьёй, тяжко страдающих от морской болезни, на Капри. Фуникулёр доставляет их в маленький каменный городок на вершине горы, они располагаются в отеле, где все их радушно встречают, и готовятся к обеду, уже вполне оправившись от морской болезни.

Одевшись раньше жены и дочери, господин из Сан-Франциско направляется в уютную, тихую читальню отеля, раскрывает газету — и вдруг строчки вспыхивают перед его глазами, пенсне слетает с носа, и тело его, извиваясь, сползает на пол, Присутствовавший при этом другой постоялец отеля с криком вбегает в столовую, все вскакивают с мест, хозяин пытается успокоить гостей, но вечер уже непоправимо испорчен.

Господин из Сан-Франциско прожил всю жизнь в напряженном и бессмысленном труде, откладывая на будущее "настоящую жизнь" и все удовольствия. И именно в тот момент, когда он решает наконец насладиться жизнью, его настигает смерть. Это именно смерть, ее триумф. Причем смерть торжествует уже при жизни, ибо сама жизнь богатых пассажиров роскошного океанского парохода ужасна как смерть, она противоестественна и бессмысленна. Рассказ кончается материальными страшными деталями земной жизни трупа и фигурой Дьявола, "громадного, как утес", следящего со скал Гибралтара за проходящим мимо пароходом.

Господина из Сан-Франциско переносят в самый маленький и плохой номер; жена, дочь, прислуга стоят и глядят на него, и вот то, чего они ждали и боялись, совершилось, — он умирает. Жена господина из Сан-Франциско просит хозяина разрешить перенести тело в их апартаменты, но хозяин отказывает: он слишком ценит эти номера, а туристы начали бы их избегать, так как о случившемся тут же стало бы известно всему Капри. Гроба здесь тоже нельзя достать — хозяин может предложить длинный ящик из-под бутылок с содовой водой.

На рассвете извозчик везёт тело господина из Сан-Франциско на пристань, пароходик перевозит его через Неаполитанский залив, и та же «Атлантида», на которой он с почётом прибыл в Старый Свет, теперь везёт его, мёртвого, в просмолённом гробу, скрытого от живых глубоко внизу, в чёрном трюме. Между тем на палубах продолжается та же жизнь, что и прежде, так же все завтракают и обедают, и все так же страшен волнующийся за стёклами иллюминаторов океан.

И. Бунин написал поучительный рассказ «Господин из Сан-Францисо» о богатом старом американце, который отправляется в путешествие, но автор внезапно обрывает его жизнь. Бунин таким образом показывает свою позицию: жить нужно сегодня и сейчас, не стоит полагаться на будущее, иначе можно не успеть насладиться жизнью.

Господин из Сан-Франциско посвятил всю свою жизнь работе, чтобы разбогатеть, а потом уже начать жить. Как пишет Бунин о герое: «он не жил, а лишь существовал» и полагался на будущее. И вот господин в свои пятьдесят восемь лет решает отдохнуть и поехать в Италию.

Автор показывает, что счастье не в деньгах, поэтому дает имена другим героям произведения. Образу богатого господина писатель противопоставляет образ лодочника Лоренцо, который может за бесценок продать выловленных им омаров, а потом, гуляя по берегу в своих лохмотьях, радоваться солнечному дню и любоваться пейзажем. Для Лоренцо жизненными ценностями являются труд, доброе отношение к людям, радость от общения с природой. В этом он видит смысл жизни, а упоение богатством ему непонятно и неведомо, это искренний человек. Всего несколько строк Бунина об этом герое уже раскрывают авторское отношение к Лоренцо и к господину из Сан-Франциско. Еще один герой по имени Луиджи появляется в произведении. Он всего лишь коридорный, о нем сказано пару предложений во всем произведении, тем не менее автор дает ему имя, а главный герой так и остается «господином».

Символично название парохода – «Атлантида». Искусственность цивилизации окружёна океаном, олицетворяющим вечную жизнь, бездну, Вселенную. Путешествие «господина» оказывается движением к смерти вместе с цивилизацией, обречённой на гибель, об этом говорит образ Дьявола в рассказе, который наблюдает за кораблем со скал Гибралтара.

Также писатель изображает «подводную утробу» комфортабельного парохода можно сравнить с мрачными и знойными недрами ада. Он так контрастно рисует жизнь богатых людей, тратящих

огромные деньги на роскошный отдых, и адские условия труда рабочих в трюме, которые зарабатывают эти деньги. Автор показывает, куда они уходят и на что - только на танцы, пляски, игры в карты и развлечения.

Используя приём антитезы, автор показывает, как в один момент деньги оказались бесполезными. Он изображает, как в отеле уже мертвого господина положили на кровать в «самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный» номер красивого отеля, как вместо гроба ему предоставили ящик из-под воды. Богатый человек совершенно неожиданно потерял власть и уважение, и уже никакие деньги не помогут покойнику потребовать подчинения от рабочих или почтительности к нему. Его ценности оказались ненастоящими.

Более того господин так и не смог получить удовольствие от своего нажива, он просто не успел.