Писатель юрий тынянов биография. Юрий николаевич тынянов биография. Книги по вопросам литературы

Юрий Николаевич Тынянов родился 6 (18) октября 1894 года в городе Режице Витебской губернии в семье врача, большого любителя литературы.

В девять лет будущий писатель идет учиться в Псковскую гимназию, после окончания которой в 1912 поступает на славяно-русское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Занимался в пушкинском семинаре у Венгерова, известного литературоведа, многому научившего своего студента и оставившего его при университете. Позже Тынянов читал лекции о поэзии в Институте истории искусств.

По окончании университета Тынянов включился в интенсивную педагогическую и научно-просветительскую работу: преподавал литературу в 31-й советской школе (бывшее Тенишевское училище); читал курсы лекций «История и теория пародии» в Доме литераторов, «Язык и образ» в Доме искусств (из этого курса выросла его будущая книга «Проблема стихотворного языка», первоначальное название - «Проблема стиховой семантики»), вел литературную секцию в клубе им. К. Маркса. Одновременно служил переводчиком в отделе информации петроградского бюро Коминтерна (в Смольном). К этому периоду относится и вхождение Тынянова в официально оформившееся Общество изучения поэтического языка (ОПОЯЗ), секретарем которого он стал в 1920 . Разделяя основные цели и принципы ОПОЯЗа, Тынянов в то же время занимал в нем вполне самостоятельную позицию. Он не был склонен к особой пристрастности, к отстаиванию сугубо «групповых» интересов и амбиций. Внимание к форме, приему соединялось в его исследованиях с интересом к содержательной, смысловой стороне слова, к широкому историческому контексту.

В 1918-1921 служил в Коминтерне сначала переводчиком французского отдела, затем заведующим отделом. Эта деятельность обогатила его материалом, который понадобится ему как будущему беллетристу.

Первое исследование Тынянова «Гоголь и Достоевский» вышло в 1921 . Помимо истории литературы Тынянов занимался и вопросами теории, будучи членом научного объединения ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка).

Научное исследование и художественная проза слились уже в первом его романе «Кюхля» (1925 ), идею написания которого подсказал К. Чуковский, услышав блестящую лекцию Тынянова о Кюхельбекере.

В 1927 вышел в свет второй исторический роман Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», основанный на глубоком изучении жизни и творчества Грибоедова. М. Горький написал автору из Сорренто: «...хорошая, интересная и «сытная» книга. Удивляет ваше знание эпохи...» Среди исторических повестей и рассказов выделялся «Поручик Киже» (1928 ).

В 1930-е начинает развиваться страшная, неизлечимая болезнь (рассеянный склероз), и хотя писатель дважды с помощью Горького ездил лечиться за границу (в Германию, Францию), врачи не смогли помочь.

Болезнь не лишила его душевной бодрости, энергии, живого интереса ко всему, что происходило в стране и литературе. Он возглавлял научно-исследовательскую работу, связанную с изданием серии «Библиотека поэта», задуманной М. Горьким.

Романом «Пушкин» (часть 1-3, 1935-1943 ) Тынянов предполагал закончить трилогию (Кюхельбекер, Грибоедов, Пушкин). Во время войны он писал третью часть своего последнего романа, работая до последнего дня.

С.Ю. Преображенский

Имя Юрия Николаевича Тынянова пользуется глубоким уважением среди крупнейших советских писателей, ученых-литературоведов и лингвистов. Миллионы читателей знают и любят его своеобразную историческую прозу: романы-биографии («Пушкин» и «Кюхля»), повести, построенные на необычных, курьезных историях, так называемых «исторических анекдотах», но при всем том передающие самый дух описываемой эпохи («Восковая персона», «Малолетний Витушишников», «Подпоручик Киже»). Известны переводы Гейне, сделанные Ю.Н. Тыняновым, замечательно воспроизводящие резкую иронию оригинала. В историю советского киноискусства прочно вошли и теоретические разработки Ю.Н. Тынянова, и блестящие образцы его кинодеятельности (прежде всего «Шинель» и «СВД» - Союз великого дела - фильм о декабристах, которые были поставлены совместно с Г.М. Козинцевым и Л.З. Траубергом).

Начинал он как исследователь литературы. Во всяком художественном тексте «колеблющиеся» признаки задают специфическую окраску слова, присущую только данному контексту. Можно говорить и о типичных контекстах (ряд авторов, литературная группа). Очень важно, по мнению Ю.Н. Тынянова, решить вопрос о том, каково общее направление в изменении значений языковых знаков у изучаемого автора (или группы авторов). Это главное направление Ю.Н. Тынянов назвал «установкой». Смена их, выдвижение на первый план то одних, то других потенциальных возможностей средств языка - вот вопросы, формирующие проблему эволюции литературных систем, как индивидуальных, так и коллективных (школ). Проблема литературной эволюции имела для Ю.Н. Тынянова первостепенную важность.

В теоретических изысканиях Ю.Н. Тынянов проявил себя как один из первых филологов, использующих системный подход к такому явлению, как поэтика.

Из положения о системности мира текстов художественной литературы вытекали другие важные положения «тыняновской школы литературоведения» (Б.М. Эйхенбаум): изучать следует всех авторов данного периода, а не только «литературных генералов», как говорил Ю.Н. Тынянов. Изучать надо прежде всего не средства языковой изобразительности сами по себе, а конкретно их функцию в произведении (роль архаизмов у Тютчева и Ломоносова различна, хотя это один лексический пласт слов). Некоторые из приемов - главные, подчиняющие себе остальные, они различны у разных авторов и все время сменяют друг друга, хотя возможны совпадения. Системы авторских выразительных средств социально обусловлены и связаны с литературной личностью автора, которая почти никогда не совпадает прямо с реальной биографической личностью, - это авторское я, в основе которого лежат не столько психологические, сколько мировоззренческие, культурно-философские признаки. При учете связи систем надо принимать во внимание не только их взаимные притяжения и сближения, но и взаимные отталкивания.

В связи с вопросом о взаимных отталкиваниях Ю.Н. Тынянов разработал свою оригинальную и глубокую теорию пародии как одного из средств, обеспечивающих литературную эволюцию. «Все методы пародирования, - писал Ю.Н. Тынянов, - ... состоят в изменении литературного произведения или момента, объединяющего ряд произведений (автор, журнал, альманах); или ряда Литературных произведений (жанр) - как системы, в переводе их в другую систему». (О пародии. - В кн.: Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977). Пародия проделывает колоссальную работу - она вычленяет литературно-художественные, языковые приемы, дает их в «обнаженном» виде и переосмысливает, включая в новую систему.

Руководствуясь общими положениями об эволюции системы литературных художественных средств, Ю.Н. Тынянов дал ряд прекрасных образцов конкретного анализа творчества А.С. Грибоедова, В.К. Кюхельбекера, Н.А. Некрасова, Ф.И. Тютчева и, конечно, А.С. Пушкина.

Ряд его статей, помещенных в журналах того времени, посвящен оценке состояния молодой советской литературы. В этих статьях он пытался, исходя из названных выше теоретических принципов, давать оценку современных литературных явлений и прогнозировать (иногда удивительно точно) их дальнейшее развитие.

Ю.Н. Тынянов занимался не только теоретической, но и прикладной работой, связанной с историей художественной литературы. Он много внимания уделял текстологии и редактированию художественных произведений. Колоссальный вклад внес Ю.Н. Тынянов в создание серии книг «Библиотека поэта». Ему мы во многом обязаны существующей ныне традицией научной подготовки текстов и комментариев к произведениям крупнейших русских и советских поэтов. Удивительно кропотливую работу проделал Ю.Н. Тынянов при подготовке к изданию стихотворного наследия В.К. Кюхельбекера, творчество которого до Ю.Н. Тынянова вообще считалось не представляющим интереса для читателя.

Литература рубежа веков дала (подобно литературе XVIII в.) ряд примеров художников слова, удивительно сочетавших творческую интуицию и научный анализ структуры литературных произведений. Таковы были, например, А. Белый, В. Брюсов.

И художественная проза Ю.Н. Тынянова неотделима от его теоретических изысканий в области филологии, она была как бы их экспериментальным продолжением. В области слова Ю.Н. Тынянов творил как подлинный исследователь языка художественной литературы.

Вот пролог «Смерти Вазир-Мухтара»:

«На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось; раздался хруст костей у Михайловского манежа - восставший бежали по телам товарищей - это пытали время, был „большой застенок“ (так говорили в эпоху Петра)».

Писатель Ю.Н. Тынянов, продолжая рассуждения Тынянова-ученого, демонстрирует, какой вес приобретает «колеблющийся» признак в семантике глагола пытать , рождающийся в одновременном соединении в контексте двух его значений: пытать - «мучить», пытать - «испытывать».

«Мальцев же двигался по дворцу как выскочка, несмотря на свое благородное происхождение, он не задевал вещей и извинялся перед ними».

В этом контексте слово задевать реализует два своих значения сразу: задевать - «зацепляться за что-либо» и задевать - «обидеть, оскорбить».

«Колеблющийся» признак может разворачиваться в контексте в сложный набор метафор, когда прямое значение слова создает метафорическое, а метафорическому значению сообщаются затем свойства художественного символа:

«Лунный свет падал на черные листья, а из окна влюбленного молодого в галстуке человека, который не мог быть никем иным, как коллежским асессором, - падал другой, теплый, желтый свет на улицу. Это был тот самый глупый лунный свет, который воспевали толпы поэтов и над которым он вдоволь посмеялся. <...> Асессорский свет был теплый, желтый, мигал и колебался, ветер задувал свечу. Что же за власть, за враждебное пространство опятъ отделило его от глупого, смешного, радостного до слёз асессорского света?» (Смерть Вазир-Мухтара).

Значительно использование в прозе Ю.Н. Тынянова цитат из литературных источников, тщательных стилизаций, которые, однако, не контрастны по отношению к нейтральному языку повествования (например, официальной бумаги XVIII в.): «Он сухо донес императору, что умерший поручик Синюхаев явился в Гатчину, где и положен в гошпиталь. Причем сказался живым и подал прошение о восстановлении в списках. Каковое препровождается и испрашивается дальнейшее распоряжение» (Подпоручик Киже).

Иногда использование многочисленных компонентов известного литературного текста в несобственно-прямой речи способствует созданию далеко не комического эффекта. Так, в 40-й главке «Смерти Вазир-Мухтара» внутренний монолог А.С. Грибоедова строится на все время увеличивающихся рефренах-повторах, взятых из «Слова о полку Игореве». Эти рефрены сочетаются с авторским текстом Ю.Н. Тынянова: Встала обида в силах Дажьбожа внука, вступила девою, (...) Вступила девою, далекою, с тяжелыми детскими глазами.

Юрий Николаевич Тынянов - один из самых талантливых русских филологов и писателей XX века, проложивший свой собственный путь в науке и художественной литературе. Как теоретик и историк литературы он стремился разобраться в закономерностях литературной эволюции, отмечал в литературном процессе не только преемственность, но и отталкивание: доказывал, что "всякая литературная преемственность есть прежде всего борьба, разрушение старого целого и новая стройка старых элементов". Это был, как иногда его называют, Эйнштейн в литературоведении.

Талант Ю. Тынянова был универсальным: как литературовед он специализировался на литературе пушкинской эпохи, был теоретиком кино и сценаристом; в художественной прозе является родоначальником историко-биографического романа. По широте интересов и глубокой образованности Тынянов - типичный представитель поколения 20-х годов ХХ века, которое на себе ощутило, как история "вошла в быт человека, в его сознание, проникла в самое сердце и стала заполнять даже его сны" (Б.Эйхенбаум).
В предисловии к исследовательским работам Ю. Тынянова В. Каверин писал: "Научная деятельность Юрия Николаевича Тынянова началась очень рано - в сущности, еще в гимназические годы. Уже к семнадцати годам он не просто прочел, а пережил русскую литературу". Немаловажно, что свои вхождением в мир литературы Тынянов обязан Псковской губернской мужской гимназии, в которой он обучался с 1904 по 1912 год.
В автобиографии Тынянов рассказывал о городе: "Девяти лет поступил в Псковскую гимназию, и Псков стал для меня полуродным городом. Большую часть времени проводил с товарищами на стене, охранявшей Псков от Стефана Батория, в лодке на реке Великой, которую и теперь помню и люблю... Стена Стефана Батория была для нас вовсе не древностью, а действительностью, потому что мы по ней лазали. Стена Марины Мнишек была недоступна, стояла в саду - высокая, каменная, с округлыми готическими дырами окон. Напротив, в Поганкиных палатах, была рисовалка. Говорили, что купец Поганкин замостил улицу, по которой должен был ехать Грозный мимо его палат, конским зубом. Грозному понравилась мостовая, и он заехал к нему... Не так давно я слышал, что там при раскопках, действительно нашли древнюю мостовую.
На реке Великой (у впадения Псковы) я видел сквозь прозрачную воду железные ворота, - псковичи закрывали реку и брали дань с челнов...
Гимназия была старозаветная, вроде развалившейся бурсы. И правда, среди старых учителей были еще бурсаки..."
"В городе враждовали окраины: Запсковье и Завеличье. В гимназии то и дело слышалось: "Ты наших, запсковских, не трогай", "Ты наших, завелицких, не трогай". В первые два года моей гимназии были еще кулачные бои между Запсковьем и Завеличьем...
...Главным зрелищем была ярмарка - в феврале или марте. Перед балаганом играли на открытой площадке в глиняные дудочки: "Чудный месяц плывет над рекою".
С тех пор знаю старую провинцию".
Положительные эмоции давали прогулки с друзьями: "Мы много ходили... Исходили десятки верст вокруг города - помню все кладбища, березки, пригородные дачи и станции, темные рудые пески, сосны, ели, плитняк..." Тынянов признавался: "В гимназии у меня были странные друзья: я был одним из первых учеников, а дружил с последними. Мои друзья, почти все, гимназии не кончили: их выгоняли "за громкое поведение и тихие успехи"".
В старших классах круг друзей Ю. Тынянова составили Август Летавет, Лев Зильбер (брат В.Каверина), Николай Брадис, Николай Нейгауз, Мирон Гаркави. Но самые теплые отношения были с Летаветом и Зильбером. Л.Зильбер вспоминал: "Дружба была крепкой, сердечной. Хотя мы были разные, совсем не похожие друг на друга. Очень организованный, сосредоточенный, терпеливый, прилежный Летавет; вспыльчивый, непримиримый, начитанный Тынянов - они прекрасно учились, почти на круглые пятерки, оба великолепно знали латынь.
Я отставал от них во всем, а латынь остро ненавидел. Зато я неплохо танцевал и играл на скрипке... Тынянов был круглолицый шатен с очень большим лбом и почти курносый".
В.А. Каверин, младший брат Л. Зильбера, писал о Тынянове: "Среди юношей, кончавших гимназию, много занимавшихся и успевавших одновременно влюбляться, проводить ночи в лодках на реке Великой, решать философские проблемы века, он был и самым простым, и самым содержательно-сложным. Он был веселее всех. Он заразительно хохотал, передразнивая товарищей, подражая учителям, и вдруг уходил в себя, становился задумчив, сосредоточен.
...Главным делом, которому еще в гимназии Тынянов решил посвятить жизнь, Была история литературы.
Глубокая, всепоглощающая любовь к нашей литературе была основной чертой всей жизни Тынянова".
Вероятно, интересы и пристрастия будущего писателя были предопределены впечатлениями отроческих и юношеских лет. В своих исторических романах "Кюхля", "Смерть Вазир-Мухтара", "Пушкин" он обращался к пушкинскому времени, причем характерной особенностью этих произведений была новизна взгляда в прошлое благодаря научному воображению Тынянова.
Теория и история литературы у Тынянова органично связаны с его художественной практикой: рядом с проблемами "литературного факта" и "литературной эволюции" остро вставали проблемы "авторской индивидуальности" - проблемы судьбы и поведения, человека и истории, и это нашло прямое отражение в его литературном творчестве. Исследователю, который смотрел на историю не сверху вниз, а "вровень" (выражение Ю.Тынянова), необходимо было вырваться из традиции, при которой за пределами изучения оказывался "домашний", бытовой материал. Он своим творчеством доказал, что "жизнь писателя, его судьба, его быт и поведение могут быть тоже "литературным фактом"".
Тынянов подошел к историческому документу как художник. Он признавался: "Там, где кончается документ, там я начинаю..."
С 1932 г. до самой смерти Тынянов работал над романом о Пушкине, который, к сожалению, не был закончен. В архиве писателя сохранилась запись, относящаяся к роману "Пушкин" : "Эта книга - не биография. Читатель напрасно стал бы искать в ней точной передачи фактов, точной хронологии, пересказа научной литературы. Это - не дело романиста, а обязанность пушкиноведов. Отгадка часто заменяет в романе хронику происшествий - с той свободой, которую издавна, по старинному праву, пользуются романисты. Научная биография этим романом не подменяется и не отменяется. Я бы хотел в этой книге приблизиться к художественной правде о прошлом, которая всегда является целью исторического романиста".
Возможно, что живое дыхание прошлого Тынянов впервые ощутил в Пскове.

Этот дом №9, запечатлённый фотографом в послевоенные годы, стоящий и ныне на улице Воровского, с виду как будто ничем не примечательный, имеет на самом деле очень интересную судьбу. Построенный в 1889 году, он стал свидетелем многих событий. Именно здесь в 1904-1911 гг. жил будущий писатель Ю.Н. Тынянов.
В 1989 году Псковский горисполком принял решение создать в этом доме литературный музей, в экспозиции которого отразить жизнь и творчество писателей и поэтов, связанных с псковской землей. Хотелось бы узнать, будет ли реализовано это решение?

Род. в семье врача. В 1904-12 учился в Псковской гимназии. В 1912 поступил на историко-филол. ф-т Петербургского ун-та, где занимался в пушкинском семинаре С. Венгерова, слушал лекции А. Шахматова, И. Бодуэна де Куртене. Среди товарищей по ун-ту были М. Азадовский, Ю. Оксман, Н. Яковлев и др. Первыми научными работами Т. стали доклад "Литературный источник "Смерти поэта"" (впервые опубл.: Вопросы лит-ры. 1964. № 10. С. 98-106) и доклад о пушкинском "Каменном госте". В студенческие годы была написана также большая работа о В. Кюхельбекере, рукопись которой не сохранилась. В 1916 Т. женился на сестре своего товарища по псковской гимназии Л. Зильбера - Елене.

По окончании ун-та в 1918 Т. был оставлен С. Венгеровым при кафедре рус. лит-ры для продолжения научной работы. В том же году он познакомился с В. Шкловским и Б. Эйхенбаумом и вступил в Общество по изучению поэ-

тич. языка (ОПОЯЗ), участие в кото ром сыграло огромную роль в судьбе Т. как ученого. С 1921 и течение 10 лет преподавал в Ин-те истории иск-в, читая лекции о рус. поэзии. До 1924 совмещал научно-преподавательскую работу со службой в Коминтерне в качестве переводчика, затем в Госиздате корректором.

Первая опубл. работа Т. - ст. "Достоевский и Гоголь (к теории пародии)". написанная в 1919 и вышедшая в 1921 отд. изд. в опоязовской серии "Сб-ки но теории поэтич. языка". Тщательное сопоставление стилистических различий между двумя писателями привело ученого к смелому выводу о том, что принцип "отталкивания" лежит в основе лит. развития и является объективным законом: "... всякая литературная преемственность есть прежде всего борьба, разрушение старого целого и новая стройка старых элементов" ("Поэтика. История литературы. Кино" // Подгот. изд. и коммент. Е. Тоддеса, М. Чудаковой, А. Чудакова. М., 1977. С. 198). Это положение стало генеральной идеей всей дальнейшей научной работы Т., фундаментом его теоретической и историко-лит. концепции.

В 1-й пол. 20-х гг. Т. написан ряд работ об А. Пушкине и лит. борьбе его эпохи: "Архаисты и Пушкин", "Пушкин и Тютчев", "Мнимый Пушкин", где ист. роль великого поэта раскрыта по-новому, конкретно и точно. В ст. о Ф. Тютчеве и Н. Некрасове, А. Блоке и В. Брюсове даны четкие историко-лит. характеристики поэтов, определено их неповторимое своеобразие. В 1923 Г. завершил свой главный теоретико-лит. труд - "Проблема стиховой семантики", изд. в 1924 отд. книгой под назв. "Проблема стихотворного языка". В этой книге раскрыто природное различие стиха и прозы, выявлен специфический смысл "стихового слова". В ст. "Литературный факт" (1924) предложен смелый ответ на вопрос "Что такое литература?" ("динамическая речевая конструкция"), описана реальная связь худож. явлений с житейскими, показана ист. диалектика взаимодействия "высоких" и "низких" жанров и стилей.

Выступая в периодике как лит. критик, Т. сочетал научно-ист, подход с острым ощущением современности, терминологическую лексику с метафоричностью и отточенной афористичностью. В ст. "Литературное сегодня" (Рус. современник. 1924. № 1) проза нач. 20-х гг. показана как целостная система, в ст. "Промежуток" (Там же. 1924. № 4) представлена такая же убедительная панорама поэзии, даны выразительные и емкие характеристики творчества А. Ахматовой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, В. Маяковского и др. мастеров стиха. Критич. оценки Т. основаны и на пророческой интуиции, и на точных научных критериях: творчество своих современников Т. рассматривал в единой системе литературной эволюции. Ряд заостренно-гиперболических, ироничных журнальных этюдов ("Записки о западной литературе", "Кино - слово -музыка", "Сокращение штатов", "Журнал, критик, читатель и писатель"), подписанных при публикации псевдонимом Ю. Ван-Везен, носит экспериментальный характер: Т. разрабатывал здесь предельно лаконичную форму свободного, раскрепощенного критич. высказывания.

В 1924 Т. получил заказ от изд-ва "Кубуч" на написание популярной брошюры о Кюхельбекере. Взявшись за эту работу, Т. неожиданно написал за короткий срок роман "Кюхля" (1925), положивший начало писательской судьбе автора. Воскрешая для современников полузабытого поэта-декабриста, используя при этом обширный фактический материал, Т. достиг эмоциональной достоверности благодаря интуитивным догадкам. "Там, где кончается документ, там я начинаю", - определил он позднее в статье для сб. "Как мы пишем" (1930) свой способ творческого проникновения в историю. С этого момента Т. начинает сочетать научную работу с литературной, постепенно все более тяготея к творческой деятельности. Вопрос о соотношении науки и иск-ва в работе Т. - предмет продолжающихся и по сей день споров. Одни исследователи и мемуаристы говорили об "открытой антиномии" этих двух начал (Антокольский П. Г. Знание и вымысел//Восп. о Ю. Тынянове: Портреты и встречи. М., 1983. С. 253), другие отстаивали положение о неотделимости Т. -ученого от Т. -художника (Эйхенбаум Б. М. Творчество Ю. Тынянова//Там же. С. 210- 223). Однако здесь возможен еще один ответ: Т. умел бывать и "чистым" ученым, не терпящим беллетризации идей и концепций, и изобретательным художником, свободным от пут жесткой логики, и плюс к этому всему умел еще и сопрягать науку с лит-рой - там, где это оправданно и эффективно.

В 1927 Т. закончил роман об А. Грибоедове "Смерть Вазир-Мухтара" - произв., в. котором худож. принципы автора, его взгляд на историю и современность отразились с наиб, полнотой. Т. не ставил перед собой утилитарно-просветительской цели: история Вазир-Мухтара отнюдь не является элементарной "биографией" Грибоедова. Т. часто прибегает к худож. трансформации фактов, строит чисто творческие. версии событий (напр., описывая любовную интригу Грибоедова с женой Ф. Булгарина). Нек-рые беллетристические догадки автора, впрочем, нашли впоследствии док. подтверждение (участие рус. дезертиров во главе с Самсон-Ханом в битвах с рус. войсками на стороне персов, подстрекательская роль англ, дипломатов в разгроме рус. миссии). Однако главное в "Смерти Вазир-Мухтара" - это последовательно развернутое худож. сравнение "века нынешнего" с "веком минувшим", раскрытие вечной ситуации "горя от ума", в которую с неизбежностью попадает в России мыслящий человек. Так, Грибоедов в изображении Т. оказывается в трагическом одиночестве, его проект преобразования Кавказа отвергается и правительственными чиновниками, и ссыльным декабристом И. Бурцевым. Власти видят в Грибоедове опасного вольнодумца, прогрессисты - благополучного дипломата в "позлащенном мундире". Эта драматическая ситуация, безусловно, проецировалась на судьбу самого Т. и его единомышленников: разочарование в рев. идеалах, распад опоязовского научного круга и невозможность дальнейшего продолжения коллективной работы в условиях идеологического контроля. В 1927 Т. писал В. Шкловскому: "Горе от ума у нас уже имеется. Смею это сказать о нас, о трех-четырех людях. Не хватает только кавычек, и в них все дело. Я, кажется, обойдусь без кавычек и поеду прямо в Персию".

Глубокий филос. трагизм "Смерти Вазир-Мухтара" обусловил довольно прохладную реакцию критики. "В романе зазвучали ноты, для советской литературы неожиданные. Роман разошелся с одним из важнейших ее устоев советской литературы: с ее категорическим требованием исторического оптимизма" (Белинков А. В. Юрий Тынянов. 2-е изд. М., 1965. С. 303). Непривычным для сов. лит. канона было и стилистическое решение романа, его экспрессивная гротескность и метафоричность, ритмизованность авт. речи, порой напоминающей свободный стих (таково, в частности, открывающее роман вступление). Композиция и синтаксис "Смерти Вазир-Мухтара" отчетливо "кинематографичны": здесь несомненную роль сыграла работа Т. как теоретика кино (написанные в 1926-27 ст. "О сценарии", "О сюжете и фабуле в кино", "Об основах кино" и др.) и как киносценариста [сценарии к/ф "Шинель" по Н. Гоголю, 1926; фильма о декабристах "С. В. Д. " ("Союз великого дела"), 1927, в соавторстве с Ю. Оксманом]. С кинематографом был связан и замысел рассказа "Подпоручик Киже" (1927), первоначально задуманного как сценарий немого к/ф (экранизация рассказа была впоследствии осуществлена в 1934). Анекдотическая фабула гротескно разработана Т. как универсальная модель служебной карьеры в условиях российского полит, быта. Выражение "подпоручик Киже" стало крылатым.

Приобретая широкую известность как прозаик, Т. продолжает литературоведческую работу, стремясь обобщить свой исследовательский опыт, сформулировать методологические принципы науки будущего. В 1927 он публикует ст. "О литературной эволюции", где намечает плодотворную методику изучения лит. и социального "рядов" в их взаимодейст-

вии. Осенью 1928 Т. выезжает в Берлин для лечения, затем встречается в Праге с Р. Якобсоном, планируя с ним возобновление ОПОЯЗа; итогом встречи стали совместные тезисы "Проблемы изучения литературы и языка". В 1929 выходит сб. ст. Т. "Архаисты и новаторы" - результат его научной и критич. работы за 9 лет. С 1931 Т. активно участвовал в работе над книжной серией "Библиотека поэта". В 30-е гг. Т. продолжает заниматься биографиями Пушкина, Грибоедова, Кюхельбекера, однако на первый план в его работе отчетливо выходит худож. проза. Это отнюдь не было изменой науке: разработанная Т. методологическая система была предназначена для многолетнего детализированного развития, для продолжения в обширных коллективных трудах. Рассчитывать на это в 30-е гг. не приходилось, широкое обращение мировой науки к идеям Т. началось только в 60-70-е гг. Вместе с тем у Т. в 30-е гг. появляется целый ряд перспективных прозаических замыслов, с реализацией которых ему приходится спешить (Т. знал о неизлечимости своей болезни) и многие из которых так и остались неосуществленными.

Важной частью многогранной творческой работы Т. был лит. перевод. В 1927 вышел сб. Г. Гейне "Сатиры", а в 1932 его же поэма "Германия. Зимняя сказка" в переводах Т. В этих книгах раскрылся несомненный поэтич. талант Т. (явленный также в стихотв. экспромтах и эпиграммах, представленных, в частности, в рукописном альм. "Чукоккала"). Гейне был близок Т. аналитическим остроумием, колкой ироничностью в сочетании с затаенной серьезностью, мужественной готовностью к непониманию, свободой от пошлости и показного глубокомыслия. В судьбе Гейне, творившего несмотря на неизлечимую болезнь, Т. видел прообраз своей собственной судьбы. Все это дает основание считать нем. лирика четвертым "вечным спутником" Т. - наряду с Пушкиным, Грибоедовым и Кюхельбекером.

Кульминацией трагических раздумий Т. о рус. истории стала пов. "Восковая персона" (1931). Обратившись к петровской эпохе, писатель начал повествование со смерти императора, сосредоточивая затем свое внимание на жизни простых людей, судьба которых оказалась парадоксальным образом связана с одним из начинаний царя-реформатора: солдат Михаил сдает своего брата, урода Якова в кунсткамеру в качестве музейного "монстра". Б. Эйхенбаум справедливо увидел в сюжете повести "идейное и художественное присутствие пушкинского "Медного всадника"" (Творчество Ю. Тынянова. С. 220). К этому надо добавить, что в повести Т. трагические краски сгущены, а в разработке образа Петра мотив призрака становится доминирующим. "Философия повести - философия скептическая, философия бессилия людей перед лицом исторического процесса" (Цырлин Л. Тынянов-беллетрист. Л., 1935. С. 303). "Восковая персона" - своего рода гипербола трагического взгляда на историю, взгляда, исключающего какую бы то ни было идеализацию и "верхов", и "низов", и власти, и народа. Мотив всеобщего предательства и доносительства, развернутый автором на материале событий 18 в., имеет определенное отношение и к эпохе создания повести. Утяжеленная стилистика "Восковой персоны", предельная насыщенность языка архаическими элементами соответствуют содержательной задаче: показать статичность истории, как бы вынося за скобки ее динамическую сторону. "Восковая персона" и сегодня являет собой своеобразное испытание для читателя -испытание глубочайшим сомнением, мастерски воплощенным ощущением ист. обреченности и безнадежности. Эта точка зрения не претендовала на то, чтобы быть единственной истиной, но, безусловно, нуждалась в худож. закреплении.

Иная худож. концепция явлена в рассказе "Малолетний Витушишников" (1933), где иронически заострен мотив случайности, нередко лежащей в основе крупных полит, событий. Выведенный в рассказе Николай I предстает игрушкой в руках судьбы, а случайная встреча царя с верноподданным подростком по ходу сюжета обрастает множеством легендарных версий, полностью вытесняющих реальную суть происшедшего. Такой же иронией проникнуты многие прозаические миниатюры Т., которые он намеревался объединить в цикл "Моральные рассказы".

В нач. 30-х гг. Т. задумывает большое худож. произв. о Пушкине, которое он сам определял как "эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта" (Каверин В., Новиков Вл. Новое зрение//Книга о Юрии Тынянове. М., 1988. С. 234). В 1932 он начинает работу над повествованием о предках Пушкина - "Ганнибалы", успевает написать вступление и 1-ю главу. Но такой ист. разбег оказался, по-видимому, слишком велик, и Т. начал писать роман о Пушкине заново, сделав его началом 1800. 1-я часть ром. ("Детство") опубл. в 1935, 2-я ("Лицей") - в 1936-37. Над 3-й частью ("Юность") Т. работал уже очень больным - сначала в Ленинграде, а потом в эвакуации в Перми. В 1943 она была опубл. в ж. "Знамя". Повествование о судьбе Пушкина доведено до 1820. "Работа оборвалась, вероятно, на первой трети" (Шкловский В. Б. Город нашей юности//Восп. о Ю. Тынянове. С. 36).

Несмотря на незавершенность романа, он воспринимается как целостное произв. о детстве и юности поэта, являясь составной частью трилогии Т. о Кюхельбекере, Грибоедове и Пушкине. Духовное формирование Пушкина изображено Т. в эпически широком контексте, в соотнесении с судьбами мн. ист. и лит. деятелей. Строя многоплановую панорамную композицию, Т. не прибегает ни к пространно-детальным описаниям, ни к длинным синтаксическим периодам. Роман писался в лаконичной и динамичной манере, близкой к прозе Пушкина. В отличие от желчной иронии "Смерти Вазир-Мухтара", здесь преобладает светлый юмор. В юном Пушкине автор подчеркивает жизнелюбие, страстность, пылкое творческое вдохновение. В последней части романа Т. художественно разрабатывал высказанную им в историко-биогр. ст. "Безыменная любовь" (1939) гипотезу о прошедшей через всю жизнь Пушкина любви к Е. Карамзиной. Пафос романа созвучен блоковской формуле "веселое имя - Пушкин", и его оптимистический настрой отнюдь не был уступкой "требованиям эпохи": при рассказе о дальнейшей судьбе героя автору, по-видимому, было не миновать трагических тонов.

В эвакуации Т. написал также 2 рассказа об Отеч. войне 1812 - "Генерал Дорохов" и "Красная шапка" (о полководце Я. Кульневе). В 1943 он был перевезен в Москву, где умер в Кремлевской больнице. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Путь Т. как писателя и литературоведа - уникальный в рус. и мировой культуре опыт плодотворного соединения художественности и научности.

Соч.: Соч.: В 3 т. /Вст. ст. Б. Костелянца. М., 1959; Соч.: В 2 т. Л., 1994.

Лит.: Степанов Н. Л. [Вот. ст. ]//Тынянов Ю. Н. Проблема стихотв. языка: Статьи. М., 1965; Юрий Тынянов. Писатель и ученый: Восп. Размышления. Встречи. М., 1966; Тыняновский сб.: В 6 вып. Рига, 1984-98; Чуковский Н. К. Лит. восп. М., 1989; Немзер А. Лит-ра против истории//Дружба народов. 1991. № 6; Новиков В. И. [Вст. ст., коммент. ]//Лит. факт/Сост. О. И. Новиковой. М., 1993; Новиков Вл. "Горе от ума у нас уже имеется... ": Письмо Юрию Тынянову// Новый мир. 1994. №10; Немзер А. Карамзин - Пушкин: Заметки о ром. Ю. Н. Тынянова//Лотмановский сб. М., 1995. Вып. 1; Weinstein M. Tynianov: le conception de contemporaneite et ses enjeux//Litterature. 1994. № 95; Tynianov ou la poetique de la relativite. Paris, 1996.

В. И. Новиков.

Цит. по: Русские писатели 20 века. Биографический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000, сс. 697-699

Его отец Насон Тынянов был врачом. Маму Юрия Тынянова звали Сора-Хаси Беровна Эпштейн. В их семье было еще двое детей – старший сын Лев и младшая сестра Юрия Лидия. Юрий Тынянов писал в своей автобиографии: «Я родился в октябре 1894 года, в городе Режице, Витебской губернии. Отец - врач. Город был небольшой, холмистый, очень разный. В городе были на холме - развалины Ливонского замка, внизу - еврейские переулки, а за речкой - раскольничий скит. Староверы были похожи на суриковских стрельцов. Женщины ходили в ярких шубах, от которых снег горел… Я был легковерен до крайности. Как-то дядя учинил со мною опыт: я ложился спать, он положил мне под подушку яблоко и сказал, что завтра будет два. Назавтра я нашел под подушкой два яблока. Я поверил в это, как в самое обыкновенное и радостное, чуть не научное явление. Отец возмутился. Я смело положил яблоко под подушку. День, когда я проснулся и нашел все то же яблоко, я долго помнил: весь мир стал хуже. Отец любил литературу, больше всех писателей - Салтыкова. Горький потрясал тогда читателей. Сам я читал все, что попадалось. Любимой книгой было издание Сытина с красной картинкой на обложке: «Ермак Тимофеевич и славный атаман Иван Кольцо». И еще - «Ламермурская невеста». Мне было не более семи лет, когда я впервые увидел синематограф. Картина была о французской революции. Розовая она была, вся в трещинах и дырах. Очень поразила. Любимый поэт моего детства - Некрасов, и притом не детские, петербургские вещи - «В больнице». Из Пушкина в детстве был странный выбор: «Черна как галка», «Длинный Фирс играет в эти, Те-те-те и те-те-те». И совсем особняком, тоже рано, «Песнь о вещем Олеге». Над прощанием князя с конем и над концом всегда плакал...».

В 1904 году семья Тыняновых переехала в Псков, где Юрий Тынянов был принят в Псковскую гимназию. Там среди его одноклассников и друзей были Лев Зильбер, Август Летавет, Ян Озолин и Борис Лепорский. Тынянов рассказывал: «Девяти лет поступил в Псковскую гимназию, и Псков стал для меня полуродным городом. Большую часть времени проводил с товарищами на стене, охранявшей Псков от Стефана Батория, в лодке на реке Великой, которую и теперь помню и люблю. Первая книга, купленная мною в первом классе за полтинник, была «Железная маска» в одиннадцати выпусках. Первый давался бесплатно. Был ею взволнован, как никогда позже никакой литературой: «Воры и мошенники Парижа! Перед вами Людовик-Доминик Картуш!» Ходил в приезжий цирк Ферони и влюбился в наездницу. Боялся, что цирк прогорит и уедет, и молил бога, чтобы у цирка были полные сборы. Гимназия была старозаветная, вроде развалившейся бурсы. И, правда, среди старых учителей были еще бурсаки. В городе враждовали окраины: Запсковье и Завеличье. В гимназии то и дело слышалось: «Ты наших, запсковских, не трогай», «Ты наших, завелициих, не трогай». В первые два года моей гимназии были еще кулачные бои между Запсковьем и Завеличьем. За монеты, зажатые в рукавицы, били обе стороны - и Запсковье и Завеличье. Мы играли в козаты (бабки). У нас были известные игроки; у них в карманах было пар по десять козатов, а битки всегда налиты свинцом. Играли и в ножичек. Главным зрелищем была ярмарка - в феврале или марте. Перед балаганом играли на открытой площадке в глиняные дудочки: «Чудный месяц плывет над рекою»… В гимназии у меня были странные друзья: я был одним из первых учеников, а дружил с последними. Мои друзья, почти все, гимназии не кончили: их выгоняли за «громкое поведение и тихие успехи»…

Юрий Тынянов окончил гимназию в 1912 году с серебряной медалью, и в этом же году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, где занимался в пушкинском семинаре С.Венгерова, слушал лекции А.Шахматова и И.Бодуэна де Куртене. Среди его товарищей по университету были М.Азадовский, Ю.Оксман и Н.Яковлев. Тынянов рассказывал: «В 1912 году я поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет, славяно-русское отделение. Университет испугал меня обширностью коридора, расписанием занятий и многочисленностью аудиторий. Я тыкался в аудитории наугад. Теперь я не жалею об этом. Я слышал вступительные и другие лекции: биолога Догеля, химика Чугаева, а в физическом институте, во дворе - физика Боргмана… На своем отделении больше всего занимался у Венгерова, который был старым литератором, а не казенным профессором и любил вспоминать про свои встречи с Тургеневым. Его пушкинский семинарий был скорее литературным обществом, чем студенческими занятиями! Там спорили обо всем: спорили о сюжете, стихе. Казенного порядка не было. Руководитель с седой бородой вмешивался в споры, как юноша, и всем интересовался. Пушкинисты были такие же, как теперь,- малые дела, смешки, большое высокомерие. Они изучали не Пушкина, а пушкиноведение. Я стал изучать Грибоедова - и испугался, как его не понимают и как не похоже все, что написано Грибоедовым, на все, что написано о нем историками литературы (все это остается еще и теперь). Прочел доклад о Кюхельбекере. Венгеров оживился. Захлопал. Так началась моя работа. Больше всего я был не согласен с установившимися оценками. Я сказал руководителю, что Сальери у Пушкина похож на Катенина. Он мне ответил: «Сальери талантлив, а Катенин был бездарен». Он научил нас работать над документами, рукописями. У него были снимки со всех пушкинских рукописей Румянцевского музея. Он давал их изучать каждому, кто хотел…».

Первыми научными работами Тынянова стали доклад «Литературный источник «Смерти поэта» и доклад о пушкинском «Каменном госте». В студенческие годы им также была написана большая работа о Вильгельме Кюхельбекере, рукопись которой не сохранилась.

В 1916 году Юрий Тынянов женился на сестре своего товарища по псковской гимназии Льва Зильбера (родного брата Вениамина Каверина) - Елене. Вскоре после свадьбы у молодоженов родилась дочь, названная Инной. После окончания университета в 1918 году Тынянов был оставлен Семеном Венгеровым при кафедре русской литературы для продолжения научной работы. Тынянов рассказывал: «Я был оставлен Венгеровым при университете, потом читал лекции в Институте истории искусств - о том, что больше всего любил и люблю в литературе,- о поэзии, стихах. В 1925 году написал роман о Кюхельбекере. Переход от науки к литературе был вовсе не так прост. Многие ученые считали романы и вообще беллетристику халтурой. Один старый ученый - историк литературы, называл всех, кто интересуется новой литературой, «труляля». Должна была произойти величайшая из всех революций, чтобы пропасть между наукой и литературой исчезла. Моя беллетристика возникла, главным образом, из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и неясно представляла людей, течения, развитие русской литературы. Такая «вселенская смазь», которую учиняли историки литературы, попирала и произведения старых писателей. Потребность познакомиться с ними поближе и понять глубже - вот чем была для меня беллетристика. Я и теперь думаю, что художественная литература отличается от истории не выдумкой, а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, большим волнением о них. Никогда писатель не выдумывает ничего более прекрасного и сильного, чем правда. «Выдумка» - случайность, которая не от существа дела, а от художника. И вот, когда нет случайности, а есть необходимость - начинается роман. Но взгляд должен быть много глубже, догадка и решимость много больше, и тогда приходит последнее в искусстве - ощущение подлинной правды: да, так могло быть, так, может быть, было...».

В том же 1918 году Тынянов познакомился с Виктором Шкловским и Борисом Эйхенбаумом, а также вступил в Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), участие в котором сыграло огромную роль в его судьбе, как ученого. С 1921 года он в течение десяти лет преподавал в институте истории искусств, читая лекции о русской поэзии. До 1924 года он совмещал научно-преподавательскую работу со службой в Коминтерне в качестве переводчика, затем работал в Госиздате корректором. Первой опубликованной работой Тынянова стала статья «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)», написанная им в 1919 году, и вышедшая в 1921 году отдельным изданием в опоязовской серии «Сборники но теории поэтического языка». Тщательное сопоставление стилистических различий между двумя писателями привело ученого к смелому выводу о том, что принцип «отталкивания» лежит в основе литературного развития и является объективным законом. «Всякая литературная преемственность – есть, прежде всего, борьба, разрушение старого целого и новая стройка старых элементов», - писал Тынянов в статье «Поэтика. История литературы. Кино». Это положение стало генеральной идеей всей дальнейшей научной работы Тынянова, и фундаментом его теоретической и историко-литературной концепции.

В первой половине 1920-х годов Юрий Тынянов написал ряд работ об Александре Пушкине и литературной борьбе его эпохи. Статьи назывались «Архаисты и Пушкин», «Пушкин и Тютчев» и «Мнимый Пушкин», и в них историческая роль великого поэта раскрывалась по-новому, более конкретно и точно, чем у других авторов. В статьях о Федоре Тютчеве и Николае Некрасове, Александре Блоке и Валерии Брюсове Тыняновым были даны четкие историко-литературные характеристики поэтов, а также определено их неповторимое своеобразие.

В 1923 году Юрий Тынянов завершил свой главный теоретико-литературоведческий труд, получивший название «Проблема стиховой семантики», изданный в 1924 году отдельной книгой под названием «Проблема стихотворного языка». В этой книге Тыняновым было раскрыто природное различие стиха и прозы, и выявлен специфический смысл «стихового слова». В статье «Литературный факт», написанной в 1924 году, им был предложен смелый ответ на вопрос «Что такое литература?» («динамическая речевая конструкция»), описана реальная связь художественных явлений с житейскими, показана историческая диалектика взаимодействия «высоких» и «низких» жанров, и стилей. Выступая в периодике как литературный критик, Тынянов сочетал научно-исторический подход с острым ощущением современности, терминологическую лексику с метафоричностью и отточенной афористичностью. В статье «Литературное сегодня» в 1924 году проза начала 1920-х годов была им показана как целостная система, а в статье «Промежуток» в том же году была представлена такая же убедительная панорама поэзии, даны выразительные и емкие характеристики творчества Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Владимира Маяковского и других мастеров стиха. Критические оценки Тынянова были основаны и на пророческой интуиции, и на точных научных критериях, оценивавших творчество современников, которое Тынянов рассматривал в единой системе литературной эволюции.

Ряд заостренно-гиперболических, ироничных журнальных этюдов Тынянова «Записки о западной литературе», «Кино - слово – музыка», «Сокращение штатов», «Журнал, критик, читатель и писатель», подписанных при публикации псевдонимом Ю.Ван-Везен, носил экспериментальный характер. В них Тынянов разрабатывал предельно лаконичную форму свободного, раскрепощенного критического высказывания.

В 1924 году Юрий Тынянов получил заказ от издательства «Кубуч» на написание брошюры о Кюхельбекере. Взявшись за эту работу, Тынянов неожиданно написал в 1925 году за короткий срок роман «Кюхля», положивший начало его писательской судьбе. Воскрешая для современников полузабытого поэта-декабриста, используя при этом обширный фактический материал, Тынянов достиг эмоциональной достоверности благодаря интуитивным догадкам. «Там, где кончается документ, там я начинаю», - определил он позднее в статье для сборника «Как мы пишем» в 1930 году свой способ творческого проникновения в историю. С этого момента Юрий Тынянов начал сочетать научную работу с литературной, все более тяготея к творческой деятельности.

Вопрос о соотношении науки и искусства в работе Тынянова является предметом продолжающихся и по сей день споров. Одни исследователи и мемуаристы говорили об «открытой антиномии» этих двух начал, в частности – П.Антокольский в написанных им «Воспоминаниях о Ю.Тынянове». При этом Борис Эйхенбаум отстаивал положение о неотделимости Тынянова-ученого от Тынянова-художника. Однако, здесь возможен еще один ответ - Тынянов умел бывать и «чистым» ученым, не терпящим беллетризации идей и концепций, и изобретательным художником, свободным от пут жесткой логики. Плюс к этому он умел соединять науку с литературой там, где это было оправданно и эффективно.

В 1926 году Тынянов служил корректором в Гослитиздате. О дальнейшей работе в университете ему нечего было и думать. В то время факультетом руководили почтенные, но весьма консервативные люди, для которых история русской литературы заканчивалась на Жуковском и Пушкине. Тынянова в свою академическую среду они бы не пустили, и именно тогда произошла решившая многое в его судьбе встреча с Корнеем Чуковским. Вот что Чуковский рассказал об этой встрече на вечере, которым Союз писателей отметил десятилетие со дня смерти Юрия Тынянова: «На Невском, 28, существовал в 1924 году очень неуютный и замызганный клуб при Ленинградском Госиздате, клуб для служащих, и там Юрию Николаевичу случилось прочесть лекцию об «архаисте» Кюхельбекере. Когда мы шли обратно по Невскому и потом по Литейному, Юрий Николаевич так художественно, с таким обилием живописных подробностей рассказал мне трагическую жизнь поэта, так образно представил его отношения к Пушкину, к Рылееву, к Грибоедову, к Пущину, что я довольно наивно и, пожалуй, бестактно воскликнул:

Почему же вы не рассказали о Кюхле всего этого там, перед аудиторией, в клубе? Ведь это взволновало бы всех. А мне здесь, на улице, вот сейчас, по дороге - рассказали бы то, что говорили им там.
Он насупился. Ему была неприятна мысль, что Тынянов-художник может нанести хоть малейший ущерб Тынянову-ученому, автору теоретических книг и статей.

И должно было так случиться, что через несколько дней одно из ленинградских издательств, функционировавшее под загадочным и звонким названием «Кубуч», вздумало издавать детские книжки для среднего и старшего возраста и поручило мне наладить это дело. В список книг, намеченных к изданию, я включил и маленькую тыняновскую книжку о Кюхле,- не больше пяти листов. Предполагалась серия таких биографий. Писать эту книжку Юрий Николаевич согласился с большой неохотой, и, кажется, если бы не бедность, угнетавшая его тогда особенно тяжко, он ни за что не взялся бы за такую работу, которая отвлекала его от научных занятий.

Мы не виделись довольно долгое время - Юрий Николаевич был где-то на юге, но я хорошо помню свое изумление, когда он принес ко мне огромную рукопись «Кюхли», в которой, когда мы подсчитали страницы, оказалось не пять, а девятнадцать листов! Так легко писал он этот свой первый роман, что даже не заметил, что у него написалось четырнадцать лишних листов. Вместо восьмидесяти заказанных ему печатных страниц он, сам того не замечая, написал больше трехсот, то есть выполнил план, чуть ли не на четыреста процентов. Почти все главы, за исключением двух-трех, были написаны им прямо набело и поразительно быстро. Он почти не справлялся с архивами, так как все они были у него в голове. Своим творческим воображением он, задолго до написания книжки, пережил всю жизнь Кюхельбекера, как свою собственную, органически вжился в ту эпоху, усвоил себе ее стиль, ее язык, ее нравы, и ему не стоило ни малейших усилий заносить на бумагу те картины и образы, которые с юности стали как бы частью его бытия. Впоследствии он всегда вспоминал блаженные эти месяцы, когда им с такой фантастической легкостью - страница за страницей, глава за главою - создавался его первый роман, как счастливейшую пору своей творческой жизни. «Кюхля» - это роман-биография, но, идя по следам главного героя, мы как бы входим в портретную галерею самых дорогих нашему сердцу людей - Пушкина, Грибоедова, Дельвига. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера. Подчас, кажется, что он сам рассказывает о себе, и чем скромнее звучит этот голос, тем отчетливее вырисовывается перед нами трагедия декабризма…».

В 1927 году Тынянов закончил писать роман об Александре Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» - произведение, в котором художественные принципы автора, его взгляд на историю и современность отразились с наибольшей полнотой. Юрий Николаевич не ставил перед собой утилитарно-просветительской цели, и история Вазир-Мухтара отнюдь не являлась элементарной «биографией» Грибоедова. Тынянов в романе часто прибегал к художественной трансформации фактов, строил чисто творческие версии событий, например, описывая любовную интригу Грибоедова с женой Ф.Булгарина. Некоторые беллетристические догадки автора, впрочем, нашли впоследствии документальное подтверждение, а именно - участие русских дезертиров во главе с Самсон-Ханом в битвах с русскими войсками на стороне персов, подстрекательская роль английских дипломатов в разгроме русской миссии. Однако главное в «Смерти Вазир-Мухтара» - это последовательно развернутое художественное сравнение «века нынешнего» с «веком минувшим», раскрытие вечной ситуации «горя от ума», в которую с неизбежностью попадает в России мыслящий человек. Так, Грибоедов в изображении Тынянова оказывался в трагическом одиночестве, его проект преобразования Кавказа отвергался и правительственными чиновниками, и ссыльным декабристом И.Бурцевым. Власти видели в Грибоедове опасного вольнодумца, прогрессисты - благополучного дипломата в «позлащенном мундире». Эта драматическая ситуация, безусловно, проецировалась на судьбу самого Тынянова и его единомышленников – они испытывали разочарование в революционных идеалах, видели распад опоязовского научного круга и невозможность дальнейшего продолжения коллективной работы в условиях идеологического контроля. В 1927 году Тынянов писал Виктору Шкловскому: «Горе от ума у нас уже имеется. Смею это сказать о нас, о трех-четырех людях. Не хватает только кавычек, и в них все дело. Я, кажется, обойдусь без кавычек и поеду прямо в Персию».

Глубокий философский трагизм «Смерти Вазир-Мухтара» обусловил довольно прохладную реакцию критики. «В романе зазвучали ноты, для советской литературы неожиданные. Роман разошелся с одним из важнейших ее устоев советской литературы: с ее категорическим требованием исторического оптимизма» - писал А.Белинков. Непривычным для советского литературного канона было и стилистическое решение романа, и его экспрессивная гротескность и метафоричность, ритмизованность авторской речи, порой напоминающей свободный стих – таким, в частности, было открывающее роман вступление. Композиция и синтаксис «Смерти Вазир-Мухтара» были отчетливо «кинематографичны», в чем несомненную роль сыграла работа Тынянова как теоретика кино. В 1926-м и 1927-м году им были написаны статьи «О сценарии», «О сюжете и фабуле в кино», «Об основах кино» и другие статьи. Как киносценарист он написал сценарии кинофильма «Шинель» в 1926 году и фильма о декабристах «С. В. Д.» («Союз великого дела») в 1927 году в соавторстве с Ю.Оксманом. С кинематографом был связан и замысел рассказа Тынянова «Подпоручик Киже» в 1927 году, первоначально задуманный как сценарий немого кинофильма. Экранизация этого рассказа была впоследствии осуществлена в 1934 году. Анекдотическая фабула была разработана Тыняновым, как универсальная модель служебной карьеры в условиях российского политического быта, а выражение «подпоручик Киже» стало общеизвестным. Максим Горький высоко ценил произведения Тынянова. В архиве Тынянова сохранилось неопубликованное письмо Горького из Сорренто от 24 марта 1925 года, написанное им в ответ на присылку «Смерти Вазир-Мухтара»: «Сердечно благодарю Вас за «Вазир-Мухтара», на днях прочитал. В комплиментах моих Вы, конечно, не нуждаетесь, но все же скажу: хорошая, интересная и «сытная» книга. Удивляет ваше знание эпохи. Четко написаны фигуры Булгарина, Сенковского, кстати - любимца моего. Превосходно сделан Самсон. Вообще характеры Вы рисуете как настоящий, искусный художник слова, что не мешает Вам быть проницательнейшим историком-литератором, как о том говорит книга «Архаисты и новаторы», в ней - особенно оригинальная статья «Гоголь и Достоевский». Не понравился мне Чаадаев, кажется даже, что Вы обидели его чем-то или он Вас обидел. Грибоедов замечателен, хотя я и не ожидал встретить его таким. Но Вы показали его так убедительно, что, должно быть, он таков и был. А если и не был - теперь будет. Сашка - личность, родственная по духу Петрушке Чичикова, так показался он мне, хотя в нем уже заметно величие Смердякова...».

Приобретая широкую известность как прозаик, Тынянов продолжал литературоведческую работу, стремясь обобщить свой исследовательский опыт и сформулировать методологические принципы науки будущего. В 1927 году он опубликовал статью «О литературной эволюции», где обозначил плодотворную методику изучения литературного и социального «рядов» в их взаимодействии.

Осенью 1928 года Юрий Николаевич вместе с семьей выехал в Берлин для лечения, затем встретился в Праге с Р.Якобсоном, планируя с ним возобновление ОПОЯЗа. Итогом встречи стали совместные тезисы «Проблемы изучения литературы и языка». В 1929 году вышел сборник статей Тынянова «Архаисты и новаторы», явившийся результатом его научной и критической работы за девять лет.

С 1931 года Юрий Николаевич активно участвовал в работе над книжной серией «Библиотека поэта», а в 1930-е годы продолжил заниматься биографиями Пушкина, Грибоедова и Кюхельбекера, однако на первый план в его работе отчетливо выходила художественная проза. Это отнюдь не было изменой науке. Разработанная Тыняновым методологическая система была предназначена для многолетнего детализированного развития и для продолжения в обширных коллективных трудах, хотя рассчитывать на это в 1930-е годы не приходилось, и широкое обращение мировой науки к идеям Юрия Тынянова началось только в 1960-е и 1970-е годы. Вместе с тем, у Юрия Николаевича в 1930-е годы появился целый ряд перспективных прозаических замыслов, с реализацией которых ему приходилось спешить и многие из которых так и остались неосуществленными. Юрий Николаевич знал о неизлечимости своей болезни и спешил выполнить задуманное. Врачи поставили ему диагноз рассеянный склероз, который медленно, но неуклонно развивался. Именно тогда Юрий Тынянов завел привычку гулять по улицам Ленинграда, но неделя за неделей его прогулки становились все короче - до Сенатской площади (он жил на улице Плеханова), до Адмиралтейства, до Казанского собора, до садика с Воронихинской решеткой. Перед войной он уже с трудом спускался с лестницы, и случалось, что, постояв во дворе, возвращался обратно. Эта страшная болезнь не лишила его душевной бодрости и энергии, живого интереса ко всему, что происходило в стране, в литературе. Он принимал участие в литературных делах ленинградских писателей, и мнение его считалось неоспоримым. Незадолго до войны ленинградские писатели устроили торжественный вечер, о котором стоит упомянуть, потому что это был, в сущности, единственный вечер, когда общественная любовь и глубокое признание Тынянова выразились с необыкновенной силой.

Важной частью многогранной творческой работы Юрия Тынянова стали литературные переводы. В 1927 году вышел сборник Генриха Гейне «Сатиры», а в 1932 году его же поэма «Германия. Зимняя сказка» была издана в переводе Тынянова. В этих книгах раскрылся несомненный поэтический талант Юрия Николаевича, проявившийся также в стихотворных экспромтах и эпиграммах, представленных, в частности, в рукописном альманахе «Чукоккала». Гейне был близок Тынянову аналитическим остроумием, колкой ироничностью в сочетании с затаенной серьезностью, мужественной готовностью к непониманию, свободой от пошлости и показного глубокомыслия. В судьбе Гейне, творившего, несмотря на неизлечимую болезнь, Юрий Николаевич видел прообраз своей собственной судьбы. Все это дает основание считать немецкого лирика четвертым «вечным спутником» Тынянова - наряду с Пушкиным, Грибоедовым и Кюхельбекером.

Кульминацией трагических раздумий Тынянова о русской истории стала повесть «Восковая персона», написанная им в 1931 году. Обратившись к петровской эпохе, писатель начал повествование со смерти императора, сосредоточив затем свое внимание на жизни простых людей, судьба которых оказалась парадоксальным образом связана с одним из начинаний царя-реформатора: солдат Михаил сдавал своего брата, урода Якова в кунсткамеру в качестве музейного «монстра». Борис Эйхенбаум справедливо увидел в сюжете повести «идейное и художественное присутствие пушкинского «Медного всадника». К этому надо добавить, что в повести Тынянова трагические краски были сгущены, а в разработке образа Петра мотив призрака становился доминирующим. «Философия повести - философия скептическая, философия бессилия людей перед лицом исторического процесса» - писал Л.Цырлин.

«Восковая персона» - своего рода гипербола трагического взгляда на историю, взгляда, исключавшего какую бы то ни было идеализацию и «верхов», и «низов», и власти, и народа. Мотив всеобщего предательства и доносительства, развернутый автором на материале событий 18 века, имел определенное отношение и к эпохе создания повести. Утяжеленная стилистика «Восковой персоны», предельная насыщенность языка архаическими элементами соответствовали содержательной задаче - показать статичность истории, как бы вынося за скобки ее динамическую сторону. «Восковая персона» и сегодня являет собой своеобразное испытание для читателя - испытание глубочайшим сомнением, мастерски воплощенным ощущением исторической обреченности и безнадежности. Эта точка зрения не претендовала на то, чтобы быть единственной истиной, но, безусловно, нуждалась в художественном закреплении.

Иная художественная концепция была представлена Тыняновым в рассказе «Малолетний Витушишников», написанном в 1933 году. В нем был иронически заострен мотив случайности, нередко лежащей в основе крупных политических событий. Выведенный в рассказе Николай I представал перед читателями игрушкой в руках судьбы, а случайная встреча царя с верноподданным подростком по ходу сюжета обрастала множеством легендарных версий, полностью вытесняющих реальную суть происшедшего. Такой же иронией были проникнуты многие прозаические миниатюры Тынянова, которые он намеревался объединить в цикл «Моральные рассказы».

В начале 1930-х годов Тынянов задумал большое художественное произведение о Пушкине, которое он сам определял как «эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта». В 1932 году он начал работу над повествованием о предках Пушкина – «Ганнибалы», успел написать вступление и 1-ю главу. Но вскоре стал делать эту работу заново. В результате первая часть романа «Детство» была опубликована в 1935 году, а вторая часть «Лицей» была опубликована в 1936-37 годах. Над третьей частью «Юность» Юрий Николаевич работал, будучи очень больным - сначала в Ленинграде, а потом в эвакуации в Перми. Он знал, что умирает, но ему хотелось, чтобы в этой третьей части юность Пушкина была рассказана до конца.

Кроме того, Тынянов глубоко понимал страшное значение фашизма, и ему страстно хотелось принять участие в борьбе, которая велась в те годы. Но что мог он сделать, лежа в постели, пораженный болезнью, медленно сковывавшей это сознание? В те дни, когда под Вязьмой шли ожесточенные бои против немцев, он написал о герое первой Отечественной войны генерале Дорохове, который сражался и побеждал под Вязьмой. Тынянов продолжал работать, лежа в военном госпитале в Перми, потом - в Кремлевской больнице. Пока он мог писать - писал, потом - диктовал. Он работал до последнего дня, до тех пор, пока в нем сохранялись последние крупицы сознания.

В 1943 году Юрий Николаевич был перевезен в Москву, где умер 20 декабря в Кремлевской больнице. Похоронен он был на Ваганьковском кладбище. Елена Александровна Тынянова, верный друг, жена и секретарь, ненадолго пережила Юрия Николаевича – она умерла в 1944 году и была похоронена рядом с мужем.

Несмотря на незавершенность романа о Пушкине, он воспринимается читателями как целостное произведение о детстве и юности поэта, являясь составной частью трилогии Тынянова о Кюхельбекере, Грибоедове и Пушкине. Духовное формирование Пушкина было изображено Юрием Николаевичем в эпически широком контексте, в соотношении с судьбами многих исторических и литературных деятелей. Строя многоплановую панорамную композицию, писатель не прибегал ни к пространно-детальным описаниям, ни к длинным синтаксическим периодам. Роман им писался в лаконичной и динамичной манере, близкой к прозе Пушкина. В отличие от желчной иронии «Смерти Вазир-Мухтара», здесь преобладал светлый юмор. В юном Пушкине автор подчеркивал жизнелюбие, страстность и пылкое творческое вдохновение. В последней части романа Тынянов художественно разрабатывал высказанную им в историко-биографической статье «Безыменная любовь» в 1939 году гипотезу о прошедшей через всю жизнь Пушкина любви к Е.Карамзиной. Пафос романа был созвучен блоковской формуле «веселое имя – Пушкин», и его оптимистический настрой отнюдь не был уступкой «требованиям эпохи»: при рассказе о дальнейшей судьбе героя автору было сложно избежать трагических тонов. Александр Гольдштейн писал: «Историческое мышление не принесло Тынянову ничего, кроме горя. Хорошо сознавая, что такое история, он ее ненавидел, пытаясь загородиться наукой, поэзией, дружбой, семьей ли, все эти сферы его измучили, обманули, и оратор сказал на поминках, что Юрий понес свою ношу. Он понял раньше других, что его поколение будет историей сметено, и написал об этом роман. Он понял раньше других, что под внешним давлением оно будет изглодано предательством изнутри, и эту правду выразил тоже».

Дочь прославленного литературоведа, прозаика и переводчика Инна Тынянова всю жизнь переводила испанскую классику, начиная от «Стансов на смерть отца» Хорхе Манрике вплоть до произведений современных поэтов. Ее переводы детской бразильской прозы – «Орден Желтого Дятла», «Мужчины двенадцати лет» и другие произведения были классикой детского чтения в СССР до самого последнего времени, на них выросли сотни тысяч и миллионы читателей.

Доктором филологических наук Владимиром Новиковым была прочтена лекция о формальной школе в литературоведении и ее лидерах – Юрии Тынянове, Борисе Эйхенбауме и Викторе Шкловском.

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовила Татьяна Халина

Использованные материалы:

Борис Эйхенбаум. «Творчество Тынянова»
Александр Гольдштейн. «Идеальное государство Тынянова»
Анатолий Якобсон, «Филолог и диссидент, о Тынянове и формализме»
Л. Гудков. « Понятие и метафоры истории у Тынянова и опоязовцев»
Олег Лекманов. «Две заметки о русских формалистах»
Борис Парамонов. «Русский европеец Юрий Тынянов»
Михаил Эпштейн «История и пародия. О Юрии Тынянове»
Игорь Сухих «Тынянов и Кюхля: избирательное сродство»

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости , не могут оставлять комментарии к данной публикации.