В поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души. Cочинение «Собакевич и Чичиков

Сочинения по литературе: Чичиков у собакевича.

В поэме "Мертвые души" Н. В. Гоголь хотел отразить современную ему Россию. Чтобы полнее воплотить свой замысел, он создал образы пяти помещиков, каждый из которых является гротескным изображением какого-либо качества, как маски традиционных театров (Кабуки или древнегреческого). Главный герой поэмы - "рыцарь копейки" Чичиков. В нем собраны черты всех героев поэмы, как вещи в его необыкновенной шкатулке. Чичиков азартен в приобретении душ, как Ноздрев, и мечтает о спокойной семейной жизни, как . Нет в нем "какой-либо части" Собакевича, который олицетворяет основательность и прижимистость?

Приезд Чичикова к Собакевичу описан в пятой главе "Мертвых душ". Как и все главы поэмы, в которых Чичиков посещает помещиков, эта глава построена по следующему плану: описание усадьбы, внешнего вида Собакевича и сцены торга. Все в его усадьбе говорило о характере хозяина. Деревня была "довольно велика", дом очень крепкий и удобный, с "темно-серыми или, лучше, дикими стенами", да и автор говорит: "Вероятно, хозяин этих владений, похожих на медвежью берлогу, должен походить на зверя. И точно! Когда Чичиков взглянул на Собакевича, тот ему напомнил "средней величины медведя". Описание внешности Собакевича только усилило сходство. Настоящий медведь: "… его даже звали Михайлом Семеновичем!" Была у него и присущая медведю неповоротливость и привычка наступать всем на ноги. Однако медведь - зверь очень хитрый, он чуть ли не самый опасный обитатель российских лесов. Действительно, Собакевич умен, он сразу понял, что предлагает ему Чичиков и что "покупщик, верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду". Он даже попытался шантажировать своего гостя. ("Но знаете ли, что такого рода покупки … не всегда позволительны".) Собакевич расчетлив и торгуется абсолютно бессовестно, предлагая Чичикову крестьян "по сту рублей за штуку", как живых.

Несмотря на неразборчивость и всеядность Собакевича, в нем, по-моему, гораздо больше человеческого, чем в Манилове, Коробочке и Ноздреве. Как он преобразился, рассказывая о своих умерших крепостных! Откуда только взял он "силу речи" и "дар слова"? И это моментально сказалось на Чичикове. Именно с посещения Собакевича в Чичикове проявляется качество, тоже очень свойственное русскому характеру - интерес к судьбе человека. С каким умилением Чичиков рассматривает список купленных им крестьян и вздыхает: "Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем?"

Собакевич говорил Чичикову о своих крепостных как о живых, и о них так будут говорить, пока жива память о великих умельцах: каретнике Михееве, кирпичнике Милушкине, плотнике Пробке. По сравнению с ними Собакевич просто мертвец, ведь он не отличается никаким талантом, ничего не создает, его жизнь очень размеренна и спокойна, а вечный покой - это смерть. Вот и получается, что не жил Собакевич, а существовал. "Казалось, в его теле совсем не было души". Лишь воспоминания о крепостных на мгновение пробудили этого "кулака" от мертвого сна.

Эпизод посещения Чичиковым Собакевича очень важен для понимания замысла автора поэмы "Мертвые души". Собакевич - один из масок-символов, которыми Н. В. Гоголь обозначил человеческие пороки. Как в фокусе гиперболического зеркала, они собрались в "рыцаре копейки". В то же время именно с покупки у Собакевича крестьян начинается "исправление" характера Чичикова, которое автор намеревался продолжить во втором томе "Мертвых душ". Именно в пятой главе становится ясно, что на самом деле мертвые души у помещиков, а живая душа народная - в крестьянах, мужиках, на которых и держится земля Русская.

Размышляя над страницами поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души», оттолкнемся от общепринятой формулы: «галерея помещичьих типов». Вспомним слова самого Гоголя: «Один за другим следуют у меня герои один пошлее другого» и его оценку 1 тома «Мертвых душ»: «Первая часть … поселила во всех отвращение от моих героев и от их ничтожности».

В главах со II по VI писатель изображает крупным планом представителей российского поместного дворянства. Принято считать, что они расположены по принципу нарастания отрицательных черт, хотя есть и другие точки зрения: «Плюшкин не мертвее, а живее других …» (Ю. Манн). В любом случае Собакевич, о котором пойдет речь, занимает некое промежуточное положение: он не первый и не последний.

Встреча Чичикова с Собакевичем изображена в 5 главе. «Приобретатель» мертвых душ уже совершил сделки с прекраснодушным Маниловым и дубинноговоловой Коробочкой, чуть-чуть не побитый несолоно хлебавши убрался от Ноздрева, и вот он в усадьбе Собакевича, куда прибыл по приглашению хозяина.

Мы уже знакомы с основным гоголевским принципом построения «помещичьих» глав: пейзаж, внешний вид усадьбы, портрет героя, интерьер, сцены торга и угощения, отзывы о знакомых помогают понять характеры героев.

Авторских характеристик Собакевича две, мы слышим их во внутреннем монологе Чичикова: «совершенный медведь» и «человек-кулак». К прямому развернутому сравнению человека с животным Гоголь прибегает здесь впервые, хотя косвенно при создании портретов персонажей параллели с животными уже проводились (Манилов – петух «с обдерганными, как старые рогожки» крыльями, Коробочка – свинья с поросятами, Ноздрев – отец собачьего семейства). «Медвежье» в Собакевиче подчеркнуто максимально: фрак «медвежьего цвета», походка («ступал он и вкривь и вкось»), «странное сближение» с именем Михайло Семенович. «Медвежье» начало автор трактует широко: и как неуклюжесть, и как физическую силу, и как грубость нрава.

Неуклюжесть, отсутствие гармонического начала сказывается у Собакевича во всем, начиная с внешнего вида дома и его интерьера: асимметричный фронтон («хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три»), «пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, «совершенный медведь». Физическая сила ощущается как в самой фигуре героя («шеей не ворочал вовсе», спина, «широкая, как у вятских приземистых лошадей»), так и благодаря окружающим его предметам, каждый из которых, «казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!», и фигурам на картинках: «Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу». Грубость Собакевича более всего сказывается в его речи. «Дурак», «разбойник», «мошенник», «свинья» - так характеризует он представителей губернской власти. Впрочем, «резкие определения» его хоть и грубы, но справедливы.

Собакевич – противник просвещения («просвещенье – фук»), хотя и понимает его весьма ограниченно, в гастрономическом духе («это бараний бок с кашей … не те фрикасе»). Он в некотором роде русский патриот («мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот»), широкая русская натура («у меня когда свинина – всю свинью давай на стол»).

Есть в русском языке выраженье «медвежий угол», означающее захолустье. Этот смысловой оттенок также присутствует в параллели «Собакевич – медведь»: «Родился ли ты уж так медведем или омедведила тебя захолустная жизнь …».

Характеристики «медведь» и «человек-кулак» сближаются Гоголем: «… сделался то, что называют человек-кулак». Кулак символизирует крепость, хозяйственность, прочность. Автор отмечает ее во всем: крепкая и непомерно толстая решетка вокруг двора, «полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние», - «все … было упористо, без пошатки». Это и «каленый», «горячий» цвет лица героя, топор, сверло как инструменты, которые «натура», не мудрствуя, употребила для отделки его лица.

Есть у этой хозяйственности и другая сторона: накопительский, собственнический инстинкт, помноженный на невежественность, дает эффект страшный. «Кулак» становится символом грубой, невежественной силы: «А разогни кулаку один или два пальца, выдет еще хуже … Даст он знать потом».

Не случайно не с богатырем русским, спасающим народ и родину, а с бессмертным кощеем из народных сказок сравнивает Гоголь своего героя. Душа его закрыта «толстой скорлупою», богатства свои он сохраняет и приумножает, телесное, материальное заслоняет в нем человеческое, духовное.

На фоне других помещиков Собакевич, возможно, наиболее страшное и опасное явление русской жизни. Мы это ощущаем, читая главу о встрече Чичикова с ним.

В сцене торга, что традиционно для Гоголя, присутствуют два плана: буквальный, связанный с чичиковской аферой, и отвлеченный, соотнесенный с темой России, русского народа, центральной в поэме.

Собакевич без обиняков предлагает витиевато изъясняющемуся Чичикову, осторожно называющему «главный предмет» «несуществующими» душами, купить интересующий его товар, назначая немыслимую цену. Интересно, как называют герои мертвые души. Собакевич: «штука», «ревизская душа», Чичиков: «предмет», «неосязаемый чувствами звук». В процессе торга, увлекшись, Собакевич, нахваливая товар, начинает говорить о крестьянах как о живых («у меня что ядреный орех, все на отбор», «вот ведь какой народ»). Чичиков отвечает: « … ведь это мечта».

Реальный план здесь связан с тем, что у Собакевича, крепкого хозяина, и крестьяне живут хорошо, а отвлеченный – с «мечтой» о таких русских мужиках, как каретник Михеев, плотник Степан Пробка, кирпичник Милушкин, Максим Телятников, Еремей Скороплехин – мастерах своего дела, «таком хорошем народе», который не чета нынешним людям, «что числятся теперь живущими».

В диалоге героев проскальзывает мечта Гоголя о такой России. Эта мысль сквозит и в других эпизодах и лирических отступлениях. Здесь, в этом эпизоде, – одно из самых ярких ее проявлений.

В гостях у Собакевича Чичиков уже не впервые обнаружил свое умение подстраиваться под собеседника, говорить с каждым на его языке. В сравнении с колоритной фигурой Собакевича особенно явственно ощущается безликость Чичикова, его аморфность, отсутствие яркого личностного начала.

И наконец, эпизод играет и важную композиционную роль. От Собакевича Чичиков узнает о Плюшкине, у которого люди «как мухи мрут», который и завершит галерею гоголевских помещичьих типов, явившись «прорехой на человечестве».

«Мертвые души» помещиков, обобщенная картина социального и нравственного зла – это «низкий», комический план поэмы. Одновременно с ним развивается «высокий», трагический – вера в великое предназначение Руси.

История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы Лебедев Юрий Владимирович

Собакевич и Чичиков.

Собакевич и Чичиков.

Талант изображения человека через бытовое его окружение достигает у Гоголя торжества в рассказе о встрече Чичикова с Собакевичем. Этот помещик не витает в облаках, он обеими ногами стоит на земле, ко всему относясь с черствой и трезвой практичностью. Основательность и крепость отличают все в имении Собакевича: «Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тоже срублены были на диво…» Все было «упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке».

О характере Собакевича говорит и внутреннее убранство дома. В гостиной висят картины с изображением греческих полководцев; все эти герои были «с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу». Рядом с полководцами разместилась «греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные». Мебель в комнатах прочна, неуклюжа и сходна с хозяином: пузатое ореховое бюро на пренелепых ногах – совершенный медведь. «Стол, кресла, стулья – все было самого тяжелого и беспокойного свойства, – словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: „И я тоже Собакевич!“ или „И я тоже очень похож на Собакевича!“»

Над отделкою таких людей, как Собакевич, природа долго не мудрила, не применяла тонких инструментов, а «просто рубила со всего плеча»: «хватила топором раз – вышел нос, хватила в другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «живет!». Получился человек, похожий на средней величины медведя, во фраке медвежьего цвета, шагающий вкривь и вкось и наступающий постоянно на чужие ноги. В довершение сходства даже звали его Михаилом Семеновичем.

Неуемное насыщение является смыслом существования Собакевича: «У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует». И «мера» его «души» на этот счет безмерна. На завтраке у полицмейстера Собакевич наметил для себя гигантского осетра и «в четверть часа с небольшим доехал его всего». Когда хозяин и гости вспомнили об этом «произведении природы», от него остался один хвост, «а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши к тарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какую-то сушеную маленькую рыбку. Отделавши осетра, Собакевич сел в кресла и уж более не ел, не пил, а только жмурил и хлопал глазами». «Душа» его впала в блаженное оцепенение.

Противник «высоких материй», Собакевич обо всем, что не связано с его практическим интересом, судит с топорной прямолинейностью. Просвещение – вредная выдумка. Люди все – воры и разбойники: «Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья».

В своих пределах Собакевич умен. Без труда он угадывает хитрый замысел Чичикова и вступает с ним в торговлю. Тут-то и обнаруживается вдруг странный парадокс, неожиданный штрих в характере Собакевича. На него ведь был уже «тонкий» намек при описании картин в гостиной: «Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках». Вспомним тощенькую супругу у толстого Собакевича!

В узком деле торговли и корыстного интереса прорывается какой-то намек на его проницательность и даже на поэтический талант. Торгуясь с Чичиковым, он забывает, каким «товаром» владеет, и расписывает достоинства мертвых, как живых. «Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич. – Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час, – прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!… А Пробка Степан… Максим Телятников… А Еремей Скороплёхин!» и т. д. Описание «товара» у Собакевича – целая поэма о силе, таланте и сметливости русского народа. И неспроста она приводит Чичикова в изумление: в этом медведе, закоренелом мизантропе и черством кулаке вдруг откуда ни возьмись обнаруживается и «сила речи», и живость воображения, и «дар слова».

Выходит, что Собакевич – «родня» Чичикову не только по скупости и деловой хватке, но и по русскому «пересолу», на пределе которого обнаруживаются в искаженной и помраченной душе возможности ее выпрямления и возрождения. Ведь и Чичиков так же срывается, как Собакевич. Вспомним, например, «странное» распоряжение, которое «зарапортовавшийся» Чичиков отдает Селифану, забывая, какой «товар» он приобрел: «собрать всех вновь переселившихся мужичков, чтобы сделать всем лично поголовную перекличку».

Точно так же «зарапортовался» в разговоре с председателем гражданской палаты и Собакевич, подтверждая правоту русской пословицы «На всякого мудреца довольно простоты». «Да что ж вы не скажете Ивану Григорьевичу, – отозвался Собакевич, – что такое именно вы приобрели; а вы, Иван Григорьевич, что вы не спросите, какое приобретение они сделали? Ведь какой народ! просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева». – «Нет, будто и Михеева продали? – сказал председатель. – Я знаю каретника Михеева: славный мастер; он мне дрожки переделал. Только позвольте, как же… Ведь вы мне сказывали, что он умер…» – «Кто, Михеев умер? – сказал Собакевич, ничуть не смешавшись. – Это его брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего».

Так неожиданно в Собакевиче проглядывают два бессмертных сочинителя – Хлестаков и Ноздрев, а заодно с ними и искусный актер Чичиков. «Да будто один Михеев! – продолжает вошедший в раж Собакевич. – А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, – ведь все пошли, всех продал!» – А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: «А! так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру!» Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: «Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума».